Грани сна

Только это и спасло дипломатов. Если б не ушли войска султана – что и было главной задачей всей экспедиции, царь бы осерчал. А так он всего лишь посадил молодого Птищева в острог. Даже и слушать не хотел, что вины посла в смерти мирзы Тиграна нет, что высокий царский гость сам помер через кровавый понос. К счастью, отец Птищева, боярин Птищев-старший, местничался у царского стола в первом ряду. Только поэтому незадачи сынка закончились легко: отодрали кнутом в три удара без оттяжки, и за сим царь оправил его на кормление воеводой в городок Николы-Заразского на реке Осётре.

Через год и Лавра приговорили ко дранью кнутиком.

Царь оставил его в Посольском приказе. На это учреждение было возложено много функций: организация придворных церемоний; дела иностранцев, живущих в Москве; выдача грамот своим и чужим на выезд; татарские дела; устройство донского казачества. За посольскими также были улаживание пограничных конфликтов, «размен» пленными, внешняя торговля и, как ни странно, почтовая служба.

Когда для царского дворца купили за границей рукописных и печатных книг аж на пять тысяч золотых гульденов, разбор и опись библиотеки тоже возложили на Посольский приказ, а конкретно – на тихого подьячего Лавра. Ему для этого даже дали отдельную избу в Кремле, рядом с приказной избой!

И вдруг пошли слухи, что за Окой объявилось крымское войско. В Приказе быстро выяснили, что слухи весьма правдивы. Шли бои, хан успешно продвигался вперёд, а некоторые воеводы оказались предателями. Царь, очень кстати, вспомнил, что у него есть срочные дела в Ярославле и уехал со всем двором и многими приказными дьяками.

Лавр сообразил, что наступает последний случай, когда крымчаки сожгут Москву. И пока не началась паника, взял он в наём недорого несколько телег с лошадьми, загрузил упакованные в рогожу книги, да и перевёз всю драгоценную Либерею в Сергиев Посад.

Набег был для крымчаков удачный, а москвичам он обернулся катастрофой. Целых людей, с руками и ногами, среди руин и пепла осталось меньше, чем покалеченных, а большинство оказалось в убитых. Десятки тысяч уведены были в рабство. Царь, узнав о том, очень печалился, и, возвращаясь в Москву, останавливался в каждой церкви, молился за спасение душ погибших. Добравшись до Сергиева Посада, тоже заказал молебен – ан, глядит, на монастырском дворе разгуливает подьячий Лавр и гордится, как он спас царскую библиотеку.

– Что такое? – возмутился Иван свет Васильевич. – Ты что же, без моего приказа и соизволения возишь туда-сюда царское имущество?.. Да кто ты такой!

Царь отличался страстью знать обо всём, что творил его чиновный аппарат, и думал, что держит в руках все рычаги управления (на деле-то самые те детали, в которых «дьявол», оставались ему неведомы). Он всем лично руководил, а несанкционированную инициативу разрешал лишь особо доверенным дьякам. Лавр же проявил своевольство. Не спросил ни царя, ни хотя бы кого из Щелкаловых! И неважно, что их не было в городе…

Пока Москву отстраивали (быстро, ибо разрешена была бесплатная рубка леса на особых делянках) царь создал комиссию по расследованию захвата Москвы врагом.

Прежде всего, взялись за опричников. Когда была объявлена мобилизация, многие из них не явились, а и те, кто был на службе, избегали боёв. По итогам разбирательства командующего опричным войском князя Михаила Черкасского – шурина царя! – казнили, многих отправили в темницы и под кнуты, а кончилось ликвидацией опричнины вообще.

Потом наказали воевод, не пресекших поджогов.

Наконец, дошло дело и до «мелких нарушителей»: этих пороли сотнями вдоль улиц. Лавру за самоуправство назначили пять ударов кнутом. За прошедшие два месяца царь остыл, а может, и сообразил, что, не прояви Лавр несанкционированную инициативу, то сгорела бы драгоценная Либерея – но не мог же он отказаться от ругательных слов, произнесённых в Сергиевом Посаде! – а потому указал, что подьячему Лавру разрешено идти на порку, поддев под рубаху овчинный тулуп. Исполнители поняли неправильно и отстегали тулуп. За такую ошибку их самих выпороли, но Лавра уже не тронули. Считалось, что он своё получил.

Поражённый добротой царя, Лавр, было, решил досрочно изобрести самовар, чтобы порадовать Ивана Васильевича. К счастью, он быстро одумался, сообразив: ежели самовар появится на сто лет раньше своего срока, то нет же гарантии, что какой-нибудь русский умелец, посмотрев на него, не изобретёт раньше срока, например, паровоз. И вся история от таких новинок пойдёт по неизвестно каким рельсам.

Разгром Москвы крымчаками принёс Лавру некоторое богатство: хозяева лошадей и телег, взятых им в аренду для перевозки книг, сгинули неведомо куда – может, сгорели в великом пожаре, и он, продолжая службу в приказе, смог теперь зарабатывать извозом.