— Яган!
Коган вздрогнул, выныривая из омута воспоминаний.
Разъяренный Симеон Годунов навис над ним, словно грозовая туча. Глаза, налитые кровью, сверкали молниями, всклокоченная борода мелко тряслась.
— Симеон Никитич… — пробормотал Коган, в недоумении переводя взгляд на высящихся за начальником Тайного приказа стрельцов с каменными физиономиями.
— Ты! — Симеон, казалось, захлебывался гневом. — Вы! Я вас, приблуд окаянных, от пыток избавил, добром и лаской окружил, к царским покоям допустил — и вот чем вы мне отплатили?! Змеиный клубок на груди пригрел!
— Что случилось? — Коган еще ничего не понимал, но сердце кольнуло страхом. — Где царевна?
— Царевна где?! Это ты мне скажи, лукавый знахарь! Где Ксения, и твой волхв, и конюх?!
Коган побледнел. Что могло пойти не так?
Симеон еще несколько секунд буравил его взглядом, потом покосился на испуганно уставившихся на него монахинь, на царя, лежавшего на кровати, и замерших рынд.
— Взять его! — бросил он своим спутникам. — Продолжим беседу в приказе.
Стрельцы шагнули к нему, подхватили под руки, заломили их за спину, и поволокли по коридорам.
Случайные слуги, попадавшиеся им на пути, робко жались к стенам, провожая их испуганными взглядами.
На улице, у дворцовых ворот царило оживление, повсюду сновали стрельцы в черных кафтанах; на площади между соборами выстроилось несколько отрядов стражников.
Знакомые двери, ведущие в Тайный приказ, распахнулись при появлении Симеона, и с глухим стуком захлопнулись за Коганом.
Они снова оказались в подвале, где когда-то (казалось, это было так давно) их впервые допрашивали.
Только сейчас на дыбе, вместо одноглазого, висел натужно хрипящий старик.
Двое заплечных дел мастеров, в кожаных фартуках, почтительно склонились перед Симеоном Никитичем.
Тот подошел к дыбе, и, прищурившись, ткнул указательным пальцем в старика.
— Этого снять! Пока в камеру — пусть в себя придет малость, а опосля еще потолкуем.
Он повернулся к Когану и хищно ухмыльнулся. — Ну что, Яган-жид, сейчас ты мне все расскажешь! И про то, из каких времён, и про волхва своего, и про царевну, и про Юшку Беззубцева и Афоньку Кривого, коих они освободили, и с ними же сбежали!
— Как — сбежали? — растерянно переспросил Коган. — И… Ксения?
Ухмылка Симеона стала еще шире и злее. — Стало быть, знал, что волхв твой с конюхом побег измышляли, а царевна в том помогала им?! Куда они собирались?!
Коган вздохнул. — Я не знаю, — тихо сказал он.
Признаваться в том, что Ярослав собирался освободить Беззубцева, чтобы помочь тому добраться до Путивля, к мятежному самозванцу, означало, практически, подписать себе приговор.
— Не знаешь, — тихо протянул Симеон. — Что ж, мы тебе сейчас поможем вспомнить!
Он сделал знак рукою, и палачи, приступив к Когану, стали стаскивать с него одежду.
Покончив с этим, продели его запястья через кожаные петли, туго затянув их. Один из палачей налег на колесо, которое, со скрипом провернувшись, натянуло ремни так, что руки оказались вздернутыми; плечевые суставы пронзила боль.
— Итак, — вкрадчиво произнес Симеон, — поведай мне еще раз, Яган, для чего царевна с волхвом, егоже Ярославом кличут, беглого разбойника, боярского сына Юшку из моего приказа подкупом и обманом вызволить решили?