Грани жизни

— Да, да!.. С тех желанных тисочков мы и начинали нашу будущую «большую технику»! — подхватил Иван Васильевич. — А начни мы вспоминать первые шаги нашей будущей «большой химии» и многого другого… Все наше время, наше большое и великое, тридцать с лишком лет назад начиналось часто, как Волга-матушка с самой скромной редки, с самых простых «тисочков».

Далее, напомнив о «многовековой пешей ходьбе» ручного труда и «куда более короткой эпохе мануфактур», затем «эпохи пара» и, наконец, о нашей эпохе электричества, радио, телевидения, реактивных двигателей, электроники, автоматики, спутников, мирного атома и еще «многих и многих его чудес», Иван Васильевич воодушевленно воскликнул:

— Проникнемся же ее стремительностью, ширью ее горизонтов… ведь она, эпоха наша строящегося коммунизма, и не может быть иной! Сроки, которыми мы шли тридцать лет назад, давно отошли в область предания! И мы, отцы, абсолютно не вправе желать, чтобы наши дети повторяли сроки, наши темпы технического развития да и заводские обычаи также. Что-то от вчерашней техники и обычаев окажется отсталым и непригодным, а другое приобретет новый облик, реконструируется, станет проще, яснее, а значит, и ускорится. Материально-экономическую базу, великую технику коммунизма мы уже строим, мы это уже видим и хотим мы этого или не прочь бы, грубо говоря, подольше потоптаться на каких-то приятных сердцу старых привычках — нет, ничего не выйдет! Нам иногда кажется, что все грани нашей жизни уже настолько стройно и целесообразно огранены, что уже никакой дополнительной работы над ними больше не требуется. А если к тому же нам перевалило за полвека, мы, случается, даже и самых легких касаний к этим граням уже не выносим, мы уже страдаем искренне, глубоко: подумать только, что-то, мол, мною созданное, вдруг должно как-то видоизмениться!..

— А вы? — глухо спросил Сковородин, тяжело повернув голову в сторону главного технолога. — Вы., всегда были вот таким… святым?

— Дело прошлое, — строго усмехнулся Лагунин. — Бывали и у меня подобные переживания, но… что-нибудь одно, сказал я себе: или «переживать» по поводу того, что некая грань сделанного мной требует новой более современной огранки… или всегда быть готовым проконтролировать свою работу, заметить ее недостатки и просчеты… И, представьте себе, товарищи, замечаешь это именно в тот момент, когда к тебе в дверь постучится чей-то новый опыт, чья-то попытка по-новому, иначе, проще, а значит, и быстрее разрешить техническую задачу… Вот и теперь на этом же основании я поддержал попытку Петра Николаевича Мельникова и его бригады: пусть экспериментируют, изучают, совершенствуют… а если результат будет хорош, все их данные пойдут на пользу проекта нашей первой автоматической.

— Извините, я снова вас перебью… — И Сковородин иронически усмехнулся. — Если, следуя вашей «установке», опустить, вернее, просто исключить, за чей, собственно говоря, счет можно заниматься исканиями и всякого рода экспериментами, то ведь вот до чего можно дойти: во второй половине двадцатого века нас чем-то не удовлетворяют полотна Брюллова, Репина, Тициана или Рафаэля…. Так не «коснуться» ли нам этих творений, не «модернизировать» ли их?..

— А вам, Петр Семенович, — спокойно упрекнул Иван Васильевич, — право же, ни к чему такая передержка! Творения искусства живут по своим законам, а техника, машины — по своим. Творения искусства неповторимы, каждое по-своему, а машины — вещь, служащая человеку, тысячекратно повторяемая, изменяющаяся… Ваша «ворсовальная Сковородина», или попросту «В-С», должна обогатить собой еще многие и многие текстильные фабрики, наши, отечественные и за рубежом. Так, значит, надо ей как можно быстрее — но и качественнее! — открыть «зеленую улицу»… Надеюсь, вы это приветствуете, товарищ Сковородин?

Петя видел, как Петр Семенович кивнул в ответ. Но сидел он неподвижно, глядя в зал как-то поверх голов, будто видел что-то свое, сковородинское, и вслушивался в это свое, никем не видимое и никем не слышанное.

— А как дальше-то, Петенька, мысли вслух всех захватили! — вспоминала Марья Григорьевна. — Платонов снова выступил и так интересно говорил о коммунистической общности в труде…

— Да, да… Я тоже с волнением слушал его, — отозвался Петя из своего уголка, отгороженного ширмами. — А как Степан Ильич хорошо, проникновенно говорил, что наша наука и техника развиваются быстро и победно именно потому, что «я, ты и мы взаимно обогащают друг друга» и что в настоящей науке и технике миновал век «непонятых и погибающих одиночек…»