Гранит науки и немного любви

Ничего, уеду, они с Осунтой помирятся. А у меня демоны, с ними не до несчастной любви. Словом, совет да любовь, только жутко хочется выразиться. Как бы сказал Шкварш?

Задумалась, подбирая подходящее выражение, и не заметила, как подошел Лазавей. Он практически касался меня, одной рукой уперся в стену.

Игра в гляделки длилась долго. Эдвин сдался первым.

– Вам обеим смягчили наказание. Магистр Айв по закону должен был одну уволить, а другую исключить. И там, и там – без права восстановления.

– Вы заступились? – догадалась я.

Магистр кивнул.

– Не доглядел, – вздохнул он и отошел.

Только сейчас заметила, как изменился Лазавей всего за пару дней. Погруженная в собственные переживания, не обратила внимания ни на тени под глазами, ни на серый цвет лица. Переживает из-за Осунты и поэтому не спит по ночам? Вряд ли. Тшольке нужна магистру как любовница, не более. При всей моей богатой фантазии не могла разглядеть признаков нежных чувств. Дружба, уважение, сочувствие, но не любовь. Тогда что же терзало совесть Эдвина? Деньги? Сумма большая, жалованье у преподавателей не королевское… Так я откажусь, не надо денег!

– Вы ни в чем не виноваты, – отлепившись от стены, подошла к Эдвину и робко положила руку ему на плечо. – Просто магистр Тшольке – собственница, а я – дура.

– И ни капли не собственница? – с усталым смешком уточнил Лазавей.

Смутившись, уделила пристальное внимание растению в кадке. Сколько там у него листьев?

– Значит, разговаривать не желаете, – в голосе магистра промелькнула обида. – Хорошо, – встрепенулся он и убрал мою руку с плеча, – вернемся к Осунте.

– Хочу! – Аж подпрыгнула на месте и мстительно потребовала: – Начнем с вас. А то ректору можно знать, а мне нет.

Эдвин тяжко вздохнул, привычным нервным жестом накрутил на палец амулет и обошел холл по периметру. Терпеливо ждала, пока он решится.

– Допустим, вы мне нравитесь. Всегда нравились, – подчеркнул Лазавей и наконец остановился.

– А Осунта? То есть магистр Тшольке? – вовремя вспомнила, что я студентка, а «хвостатая» – преподаватель.

Магистр замялся и сквозь зубы процедил:

– Бывшая любовница.

Воцарилось неуютное молчание. Лазавей досадовал на себя за излишнюю откровенность, а я не знала, как далеко могу зайти. Удобно ли спрашивать, какие чувства связывали любовников? Постель или нечто другое?

– Все кончено, – мрачно произнес магистр.

Вздрогнула и встревоженно посмотрела на него.

А?

Что кончено и для кого: для меня или для Тшольке?

– А кто я для вас, Агния? – такого вопроса я точно не ожидала. – Ну же, удовлетворите мое любопытство, – подстегивал Эдвин. – Ради чего весь сыр-бор?

Пожалуй, поездка к демонам – самое то. Можно на самый нижний подземный ярус и не забирать.

Цветок заня-я-ятный! Не такой, как в нашем студенческом доме, но тоже ничего. Вон листики, стебель.

– Агния! – Лазавей настойчиво требовал внимания.

Что поделаешь, у женщины всегда найдется работа. К примеру, проверить, чистые ли ботинки. И вообще, там Осунта заждалась на морозе, нехорошо.

Отчаявшись добиться ответа, магистр принялся рассуждать вслух.

– Итак, постель или любовь? – Он почесал бородку и на мгновенье задумался. – Корысть отметаем, вы сдаете сессию сами. Итак, постель. Тогда выбрали неверную тактику, лучше книжки ронять. Сверху декольте соблазнительнее. Можно ниточку надрезать, чтобы пуговица отлетела, так сказать, показать товар лицом. На празднике святого Йордана вы попытались, но неумело. Да-да, Агния, – ответил Лазавей на короткий возмущенный взгляд, – нечего изображать святую невинность! Или таки влюбленность?

– Я не знаю, где грань между любовью и влюбленностью, – тихо призналась я. – Вы требуете невозможного, допрашиваете, а сами до сих пор не определились, нужны ли вам мои чувства. Магистр Лазавей, скажите, не бойтесь сделать больно.

– Значит, любовь, – проигнорировав просьбу, подвел итог магистр.

– Наверное, нам пора?

За окном темно, рассветет через пару часов.

Мы вдвоем, только разговор не клеится.

– Есть еще пара минут. Боитесь?

Покачала головой. Страх появится потом, когда створы перехода выбросят нас в самое пекло. Пока на душе легкая грусть, тоска по друзьям, учебе… и по нему, Эдвину Лазавею, которого могу больше никогда не увидеть. Вот этого я боюсь, не смерти. А еще того, что он меня не любит. На вопрос ведь Эдвин так и не ответил…

Магистр успокаивающе погладил по руке, заверив, Тшольке обо мне позаботится. Знаю. В минуту опасности она забывала былые обиды, да и не настолько сумасшедшая, чтобы ради иллюзорной возможности вернуть любовника или отомстить сопернице, перечеркнуть себе жизнь. Причини Осунта мне вред, оказалась бы в тюрьме.

– Пора! – похлопав на прощание по плечу, Лазавей убрал руку.

– Угу.

Пряча слезы за перекошенной улыбкой отвернулась – и оказалась в объятиях магистра. Его губы на краткий миг коснулись моих, и все кончено. Только мне показалось мало, и я повисла на шее у магистра, будто утопающий, цепляющийся за соломинку.