Граница

Бедная девочка думала, что никто не видит разочарования и обиды на ее лице, но она еще не умела толком скрывать своих чувств. Уивер равнодушно звенел склянками, словно они вовсе не были знакомы с баронессой, и Йохан подивился его поведению.

- Уверен, Роксана скоро пойдет на поправку. Кстати, можно ли попросить вашу служанку сходить вниз вместе с Диджле? Мне бы хотелось заказать праздничный обед, но мой слуга не настолько хорошо знает немецкий…

- Да, конечно, - София заулыбалась, разгадав его хитрость, а Диджле, наоборот, насупился.

- Я уже говорил с хозяином об обеде, - заметил Уивер, и улыбка баронессы точно стерлась.

Повисло неловкое молчание, пока София наконец не прервала его.

- Что ж, тогда я, пожалуй, не буду вам мешать, - неуверенно сказала она наигранно-веселым голосом. – Не забудьте, пожалуйста, господин Фризендорф! Я очень буду рада вас видеть. И вас, господин Уивер. Прощайте!

Словно легкое облачко, она прошелестела юбками, и остановилась рядом с Лисицей, чтобы ему не пришлось вставать для прощания. Уивер тоже приложился к ее руке, и София сморщилась, точно пыталась удержаться от слез. Она резко развернулась и почти выбежала прочь; служанка ушла за ней, осторожно прикрыв дверь.

- Сходи-ка за горячей водой, братец турок, - велел Честер. Он избегал встречаться взглядом с Йоханом, словно медицинские вопросы его занимали больше любых женщин.

Диджле упрямо мотнул головой и встал у стены, сложив руки на груди. На щеках у него горели два ярких пятна.

- Ты не хозяин мне, - возразил он хмуро. – Пусть он прикажет.

Йохан кивнул ему, и осман нехотя послушался, глянув напоследок исподлобья. По его лицу легко можно было прочесть, что он не понимает и не одобряет недомолвок, но послушание не дает ему возражать. Когда он вышел, Честер с облегчением вздохнул.

- Жарко стало, - легкомысленно заметил он и отворил окно. Колючий и холодный ветер ворвался в комнату, и Йохан поежился. Уивер недолго наслаждался прохладой, почти сразу же он продрог и поспешил захлопнуть ставни.

- Почему ты так молчишь? – спросил Честер. – Наверное, думаешь, отчего я был так суров?

- Она милая девочка, - ответил Йохан. По правде, он больше думал о собственной встрече с Роксаной, чем о чужих отношениях. – После того, как я ее спас, она стала мне сестрой.

- Поверь мне, любовницей она куда как лучше! Другое дело, что она так и норовит опутать своей страстью. Я не успел вернуться, а баронесса уже обращается со мной, как с придворным любовником. И этим отпугивает всех прочих девиц… Знаешь, Фризендорф, я терпеть не могу, когда мне вешают ярмо на шею! Она начиталась глупых книжонок о вечной любви! – Честер вздохнул и продолжил уже нормальным голосом. – Терпеть не могу, когда они делают обиженные глаза, точно я сбежал от алтаря.

- Я не исповедник, можешь не продолжать, - отрезал Йохан. Ему не нравился этот разговор; не хотелось ничего знать о Софии и ее сердечных привязанностях. Была ли это ревность, он не знал – больше походило на беспокойство. – Если ты ей что-то сделаешь, Диджле тебя зарежет.

Честер махнул рукой.

- Э, - по-тюремному протянул он. – Твой осман сидит на прочной цепи. Или она тоже водит его за нос, и ты здесь ему не хозяин?

Лисица не успел ответить – пятясь задом, в комнату вошел осман с банными принадлежностями. Все было по уму, как принято в его стране - кроме воды, он принес несколько мочалок и ароматных масел, чтобы перебить запах дегтя.

- Капитан предупредил меня, что стоит скорей уезжать, - вполголоса заметил Йохан.

- Лондон все еще ждет нас! – воскликнул Честер, пока Диджле, недовольно прицокивая, расплетал названному брату свалявшуюся косу.

- Ты мог бы и передумать. Все-таки мы с тобой квиты – из-за документов и писем.

- С чего бы? Во-первых, сам посуди, вдвоем мы отлично проведем время – Буда, Вена, Франкфурт, Роттердам, - какие там женщины! А вино! А местные кушанья! Там можно спустить состояние и не распробовать все удовольствия до конца… Во-вторых, ты серьезно думаешь, что я знал, где искать нужных людей? В чужой стране?

- Я думал… - Йохан осекся.

Он обернулся к Честеру, разбрызгивая мыльную пену, и Диджле отпрянул, оттирая нос.

- Благодари свою любовницу и ее жестокосердную служаночку, - припечатал Уивер. – Они обе взяли меня за горло.

Рука Диджле замерла.

- Любовницу? – переспросил он, точно не верил своим ушам, и с грохотом отшвырнул тазик; мыльная вода вспенилась и темным пятном впиталась в доски пола. Осман гневно заговорил на турецком, вмешивая в речь немецкие слова: «грех», «плохо», «гибель», «ведьма», «Аллах». Честер с любопытством наблюдал за ним и уже было открыл рот, чтобы возразить, но Лисица перебил его.

- Я женюсь на ней, - твердо сказал он, чтобы прекратить крик. Диджле застыл, воздев руки к небу; он недоверчиво глядел на Йохана. Уивер тоже окаменел, и на мгновение Йохан почувствовал себя среди античных статуй – в столь величавых позах замерли его друзья.

- Я женюсь на ней, - уже тише сказал он.

- Это безумие! – хором заявили Диджле и Честер, и оба волком зыркнули друг на друга: каждый подозревал другого в фиглярстве.