Граница

- Зачем? – вопросом на вопрос ответил Андрей Павлович. Он дружески дотронулся до плеча лейтенанта. – Поверьте, я вовсе не сентиментален, чтобы лить слезы над грехами бывших слуг. Мои вещи он наверняка давно сбыл с рук, а видеть его мне противно и мерзко. Он ничуть не отличается от тех, кто травил меня в детстве по приказу дяди…

Вяземский вздохнул и подпер узкий подбородок ладонью.

- Хм… - Мароци растерялся. Похоже, он не ждал такого ответа. – Вы могли бы остаться и забрать после суда его пожитки.

- Я – князь, - мягко заметил ему Вяземский, еле заметно приседая на звуке «р». – Ждать суда ради ветхого платья? Увольте. Я могу бросать из окна кошельки с золотом, но не побираться. У нас, у русских дворян, принято жить привольно. Делайте с ним что хотите – справедливость его настигла.

Йохан приподнял бровь: он не мог себе представить Андрея Павловича, разбрасывающегося деньгами. Слуга был ему больше чем слуга, если вспомнить тот вечер в кофейне, и все же Вяземский оставил его.

- Ваше право, - сухо отозвался лейтенант. – Барон, могу я попросить вас на пару слов?

За мутным окном Камила распоряжалась худым влахом, который носил в карету съестное в дорогу, и Йохан глядел на ее скромную, тонкую фигурку. Служанка баронессы усердно избегала внимания солдат, что вывели связанного заключенного из погреба, и теперь жадно глядели в ее сторону, раскурив самодельные трубки. Подбородок у бывшего слуги и подельника князя был заляпан кровью, и в сумраке навеса казался черным.

Йохан кивнул, и Мароци поднялся, неловко раскланиваясь с Роксаной. Та протянула ему маленькую ладонь, и со всей осторожностью лейтенант приложился к ее тыльной стороне губами.

- Прощайте, господа, - сказал он, когда выпрямился. – Мое почтение, баронесса. Надеюсь, дорога не причинит вам тревог.

- Если бы я был вежливым человеком, - весело заметил Честер, - я бы выразил сожаление, что нам приходится расставаться, господин Секу-Всех-Подряд-Без-Жалости. Но я отнюдь не вежлив, поэтому рад буду, когда вы уберетесь прочь.

- К сожалению, не могу не поддержать моего доброго друга, - с сожалением сказал Вяземский, хотя он глядел на лейтенанта так милостиво, словно собирался одарить Мароци пресловутым кошельком с золотом. – Вы были весьма… негостеприимны. Прощайте, лейтенант. Мои пальцы запомнят застенок крепости надолго.

Он красноречиво показал большие пальцы рук; потемневшие ногти росли на них криво, и побледневшие шрамы цвета высохшего вина пересекали фаланги там, где поработали тиски.

- Я заставил бы вас взглянуть на мой истерзанный зад, если бы не баронесса, - поддержал его Честер. – Надеюсь, мы никогда не встретимся, лейтенант.

Мароци сравнялся цветом лица со шрамами Вяземского, но ровно ответил:

- Я исполнял свой долг.

Он забрал со стола шляпу и, не оглядываясь, пошел к выходу. Йохан взглянул на Роксану, и баронесса кротко ему улыбнулась – «я согласна ждать, сколько тебе заблагорассудится».

Толстый шмель задержался на мгновение перед Лисицей, преграждая ему путь, а потом залетел в приоткрытую дверь. Пестрые курицы с блеклыми цыплятами, копошившиеся в пыли, гурьбой бросились прочь из-под сапог Мароци, за конуру, где дремал лохматый пес с изъеденным боком. Лейтенант холодно взглянул на солдат, мгновенно затушивших свои трубки, и отвел Йохана подальше, к кривой плетеной изгороди.

- Не думайте, что я поверил в ваши сказки про императорского ревизора, - начал он, и Лисица нахмурился. – Но с вами можно говорить напрямик.

- О чем же? – с интересом спросил Йохан.

Мароци отвернулся от него и поддел носком сапога гладкий камешек.

- Правда, что у Софии фон Виссен были амуры с этим… англичанином? – неприветливо задал он вопрос.

- Почему я должен отвечать вам?

- Какое вам дело, если вы уезжаете отсюда? - с досадой отмахнулся от него Мароци, но все же счел нужным пояснить: - Я питаю к ней симпатию.

- Спросите у нее, лейтенант. Я не похож на Купидона.

- Спросил бы, если б мог. Она… - на грубом, обветренном лице лейтенанта появилось нехарактерное выражение задумчивой нежности, но тут же пропало. – Я должен принести ей плохие вести. А предпочел бы наоборот.

- Что за вести? – Йохан вспомнил одну из последних фраз Софии: «Я буду очень ждать ваших писем», и ее отчаянный взгляд, словно хоть в нем она желала найти союзника и друга.

Мароци упрямо наклонил голову.

- Пришло письмо, что ее отец покончил с собой. Суд отказал ему в тяжбе. Фон Бокки еще ничего не знают. Я смотрел его, как цензор, - сказал он поспешно, предупреждая вопросы. – Как сказать ей об этом? А если она страдает по своему любовнику? – всякий раз, как только заходила речь о Честере, в голосе Мароци слышалась почти ненависть. – Это может ее сломать.

- Ей понадобится помощь друзей, - медленно сказал Йохан. Мысли в голове путались. – Не знаю, что вам посоветовать.

- Да к черту ваши советы, - Мароци потер веки пальцами. – Мне они не нужны. Я знаю, что делать с женщинами. Но как подойти к ней - не имею понятия…