Граница

Неприятный разговор прервался появлением серьезного портного с двумя помощниками, и в комнате сразу стало тесно: от громкой речи, образцов тканей, появившихся словно бы ниоткуда, журналов с греховными картинками, изображавших людей в неестественных позах и странных одеждах. Диджле встал в угол и с интересом глядел, как портной величественно и чуть в нос расписывает Йохану его будущее платье, а названный брат либо соглашается, либо отвергает его планы. Незаметно для себя Диджле задремал от тепла, стоя, как лошадь, и проснулся только тогда, когда комната опустела.

Дела, как и говорил Йохан, заняли несколько дней. Свободного времени было мало, потому что деятельная натура названного брата не терпела времени, потраченного впустую, и если Диджле не был занят работой, то ему приходилось учиться читать и говорить и по-немецки. Книгу, написанную неведомым автором, который представлялся осману ехидным седовласым стариком, иной раз хотелось выкинуть в окно, но он смирялся, повторяя про себя, что Аллах лучше знает, что хорошо, а что нет. Денег Йохан потратил немало, но ничуть не переживал по этому поводу, и теперь ни он, ни сам Диджле не напоминали тех оборванцев, что явились в город, сидя на копне сена. О карете назад, в Фэгэраш, Йохан уговорился заранее, но владелец местной станции был весьма удивлен, поскольку, по его словам, редко кто из путешественников заезжал на самый край Военной Границы.

Вещей прибавилось настолько, что вдобавок пришлось купить дорожный сундук, и Диджле тщательно упаковал в него запасную одежду, старые пожитки и скромные съестные припасы. К европейской одежде осман начал потихоньку привыкать, но под белым пудреным париком из конского волоса у него чесалась стриженая голова, и Йохан разрешил не носить ему парик на людях.

В день отъезда то и дело начинал крапать дождь, и Диджле послушно стоял с сундуком на плечах за названным братом, пока тот окончательно расплачивался с деланно кротким, как овечка, хозяином. Тот всячески желал доброго пути и чуть ли не пластался на столе, пытаясь всунуть пожелтевшую бумажку со своим именем и адресом дома в ладонь Йохану. Подобные плотные бумажки Диджле уже не раз встречались во всевозможных дорогих лавках, и в каждой коробке с обувью или шляпой обязательно заваливались одна или две. Как потом пояснил названный брат, наклоняя голову в черной треугольной шляпе с белым кантом из страусиного пера, таким образом лавочники напоминали о себе знатным людям: на карточке всегда был написан род занятий, имя и адрес, чтобы можно было вернуться и заказать понравившуюся вещь еще раз. Или, задумчиво добавил Йохан, набить лавочнику лицо, если то, что он продал, оказалось плохого качества.

Карета была уже подана, и в ней сидел один-единственный путник. Казалось, он дремал, но стоило только приоткрыть дверцу и войти внутрь, как он выпрямился и обжег Йохана любопытным взглядом. Глаза у него были темными, со смешинкой, и на худом длинном лице то и дело появлялась улыбка. Незнакомец зевал, прикрывая рот, и Диджле мог поклясться, что чуть выше плотно намотанного платка на шее у него виднелся след краски для женских губ.

Как только карета тронулась, дождь снаружи полил сильней, и в тесном полумраке стало неожиданно тепло и уютно. Йохан предложил случайному попутчику угоститься табаком, и тот сразу оживился, запустив в табакерку узкие белые пальцы.

- Ваш слуга так на меня глядит, добрый господин, - заметил он непринужденно, втянув понюшку табака. В голосе у него звучал сильный акцент. - Как мартышка-попрошайка.

Йохан резко, с щелчком закрыл костяную табакерку и выпрямился.

- Простите?

Диджле нахмурился и отвел глаза от следа женских губ. Он не понял, с кем его сравнили, но почувствовал, как названный брат напрягся.

- Я имел в виду обезьянку, - пояснил незнакомец. Улыбка его постепенно таяла. – Знаете, бывают такие, ученые.

- Вы сравнили моего слугу с ученой мартышкой? – переспросил Йохан, не сводя глаз с попутчика.

- Если вы плохо слышите, то я в этом не виноват, - с досадой отозвался тот. Он ничуть не смутился своей грубости. Йохан спрятал табакерку в карман и скрестил руки на груди.

- Теперь вы решили перейти на меня? Какая честь! Я вынужден потребовать у вас извинений.

- За что? Я лишь пошутил.

- Ваши шутки достаточно оскорбительны, - Йохан окинул его с головы до ног. Что за птица залетела к ним в карету? – Если в ваших краях привыкли так беседовать, это не значит, что везде будут рады подобному обращению.

- Вам и не снились мои великолепные края! - с апломбом заявил незнакомец. – Если вы закостенели, как старый сухарь, то вам, мистер, следовало бы подумать над собственным чувством юмора.

- Значит, извиняться вы не желаете?

- Не вижу надобности.

- Тогда я требую сатисфакции. Прямо сейчас.

- В карете? – незнакомец все еще пытался шутить, но Йохан ответил ему совершенно серьезно:

- Отчего же? Мы остановимся. Пустая дорога. Нам никто не помешает.

- Это смешно и глупо, мистер, - совсем без улыбки заметил попутчик.