Граница безмолвия

Ордаш не раз ловил себя на осознании того, насколько беднее и унылее было бы его существование в этой ледяной пустыне, если бы судьба не подарила ему те четыре дня в Архангельске, а вместе с ними – неописуемо красивую и столь же неописуемо… непостижимую женщину – Риту Атаеву. Её чувственные губы, её блудливо призывная улыбка, шоколадные, с восточной раскосинкой глаза; и эти широкие, с аристократическим овалом, плечи…

Господи, ну, почему встретились они только в «пересадочном» Архангельске, и почему отведено им было всего лишь неполных четыре дня?!

«Неблагодарная ты свинья, – сказал себе Вадим, уже ступив на прибрежную, охваченную серой пеной гальку. – Моли Бога, что в жизни твоей Архангельск этот заштатный все же случился».

Конечно, лучше бы он «случился» в Одессе, на пляже Аркадия, или, на худой конец, в Париже, на Елисейских Полях. Так ведь не суждено было, черт возьми, не суждено. Впрочем, тысячи мужчин-парижан согласны были бы поменять множество дней, проведенных ими в Париже, на один-единственный вечер, пережитый им, ссыльным старшиной, в Архангельске и проведенный с женщиной посреди какого-то чахлого кустарника.

Понятно, что такая женщина – прекрасная собой, с дипломом врача и с папой-мамой в больших начальниках, – долго ждать его, старшину безродного, не станет. Вадим это понимал. Но странное дело: по поводу подобных предчувствий он не очень-то нервничал. Настолько любил эту женщину, что счастлив был уже от того, что имел возможность хотя бы раз в месяц, хотя бы мельком, видеть её. «Мельком видеть?! – коварно ухмыльнулся Ордаш своим размышлениям. – Если тебе еще раз посчастливится увидеть эту женщину, ты или окончательно завладеешь ею или покончишь жизнь самоубийством. Прямо у её ног».

Ордаш действительно понимал, что на самом деле все выглядело бы иначе. Будь эта женщина рядом, он, конечно же, смертельно ревновал бы её, конечно же, домогался бы её руки и нервничал по поводу появления рядом с ней любого врача или пациента, вообще всякого более или менее молодого мужчины, вплоть до тех, что доставлены прямо в морг. Сейчас же он великодушно прощал ей все грехи и прегрешения.

Насколько ему помнилось, никаких обещаний любить, ждать и оставаться верной Рита ему не давала. Да и вряд ли ей пришло бы в голову давать обещание оставаться… верной. При её-то темпераменте, а главное, в тех обстоятельствах, которые свели их в сумеречном Архангельске. И потом, такое понятие, как женская верность, ей уже вряд ли знакомо.

Нет, распутной эту женщину Ордаш назвать тоже не решился бы. Просто у неё свои взгляды на верность, на любовь, на отношения мужчины и женщины; взгляды, которые слишком далеко отошли от пуританских взглядов великого множества других благовоспитанных советских женщин. Поэтому у старшины-пограничника с забытой Богом заполярной заставы оставалось только два права: то ли забыть эту женщину, то ли продолжать любить её такой, какова она есть – во всех её грехах и непостоянстве.

«А поскольку не любить эту женщину ты уже попросту не можешь, – сказал себе Ордаш, – то благодари Господа уже хотя бы за то, что она существует, что ваши пути хоть на какое-то время пересеклись, и что она подарила тебе тот последний сладостный вечер, особенно ту часть его, которая завершилась в номере гостиницы».

Он, конечно, идиот, что не решился испробовать счастья ловеласа уже в первый вечер их знакомства. А вдруг! Он ведь тоже понравился Рите и, будь он чуточку посмелее, наверняка в первый же вечер они пережили бы все то, что пережили в вечер прощальный. Вот только не решался он. Просто он боялся разрушить чувство, которое еще только зарождалось между ними. В течение трех дней, при любой мысли об интимной близости с Ритой, он начинал чувствовать себя варваром, представшим перед статуей златокудрой богини с молотом в руке.

Очевидно, Атаева поняла это, а потому четвертый вечер планировала уже сама, не полагаясь на его изворотливость и храбрость. До конца дней своих он должен быть признателен ей за эту женскую мудрость. Во всяком случае, попытаться быть признательным.

…Достигнув каньона, пограничники свернули к могиле поручика Малеева. Оказывается, до этого визита Оленев дважды побывал на островке – оба раза приходя сюда по льду, охотясь, – однако о существовании могилы не знал. Теперь же они вдвоем, как могли, подправили эту могилку, обложили её камнями, еще надежнее укрепили крест.

– Тебе что-нибудь приходилось слышать о боях на острове во время Гражданской? – спросил Ордаш.

– Кое-что слышал. Старшина Ящука рассказывал, да…

– Я так и понял: если кому-то что-либо известно о трагедии на острове, то только Ящуку. Сколько лет он уже на заставе?

– Говорят, шестой год. Сам Ящука сказал когда-то, что о нем забыли. Как зэка здесь держат, говорит. Как зэка, да…