Граница безмолвия

– Почему записано: «шаман»? Там записано «оленевод». Между якутами и тунгусами-эвенками границ нет. Я кочевал с тунгусским колхозом оленеводов вдоль реки Оленёк. Сначала учился в школе-интернате в Туре, в столице нашей Тунгусии-Эвенкии. Хорошо учился. А затем кочевал. Так надо было. Меня отправили на реку Оленёк, которая вытекает из Тунгусии, да…

– По карте помню, что река Оленёк впадает в Оленёкский залив, туда же, куда впадает несколько рукавов Лены.

– Председателем этого колхоза был мой родственник, который знал, что записывать в моей биографии «отец – шаман» нельзя. Меня могли арестовать вместе с отцом. Он сам посоветовал мне идти в армию и отправил в поселок Саскылах, к своему родственнику, тоже начальнику. Там проверять не стали. Обрадовались: солдаты нужны, а с Крайнего Севера посылать некого. Отец тоже обрадовался, он хотел, чтобы я стал офицером. Настоящим воином. Но это я тебе говорю, старшина. Начальнику заставы Загревскому, младшему лейтенанту Ласевичу, Ящуку и другим – не говорю, да…

– Понятно. На этой заставе у каждого своя тайна.

– Язык специально коверкаешь, чтобы не догадывались, что грамотный?

– В Эвенкии и Якутии так говорят все, когда по-русски говорят, однако. Не знаю, кто придумал тунгусам такой русский язык. Когда волнуюсь, тороплюсь – коверкаю, да…

Увлекшись разговором, Ордаш не заметил, как Тунгуса вновь вывел его к тому шаманскому храму, в котором они побывали еще до «встречи» с полковником. Осторожно ступая, словно бы опасаясь нарушить святость этих мест, старшина обошел всю прикрытую выступами скалы молитвенную площадь, заглянул в пещеру, осмотрел сложенные у её входа черепа животных…

– На таком жертвеннике случаются и человеческие черепа? – спросил он.

– Человеческих нет. Только звери. Тотем. Каждый род происходит от какого-то зверя. Духи зверей помогали шаману, да…

– Помню, ты несколько раз подходил ко мне, уговаривая вместе пойти на остров. Охотиться тоже сюда уходил. Теперь я понимаю, почему ты так рвался на Факторию. Мне-то казалось, что тебе приятно бывать в Нордическом Замке, поплескаться в теплом озере.

– Я тоже буду вождем тунгусов, – неожиданно резко заявил Олень-Оркан. Отец готовил меня. Отец так велел. Хотел, чтобы я учился в Ленинграде, а затем вернулся и стал вождем всех тунгусов и шаманом всех шаманов – эвенков, эвенов, якутов, ненцев, чукчей…

– Поэтому ты решил, что не можешь идти на войну, если вдруг она случится. Человек, убивший другого человека, уже не может стать шаманом – правильно рассуждаю?

Оркан удивленно взглянул на старшину и, пробормотав какое-то заклинание, поднялся со своего молитвенного места.

– Как ты догадался, командир?

– А ведь еще несколько минут назад ты спросил бы: «Как твоя догадалась, камандыра?».

– Так и буду говорить, когда вернемся в факторию, а затем на заставу, да… Шаманом я, однако, быть не хочу.

– Почему?

– Я должен стать вождем. Каждое племя, каждый народ должны иметь своего вождя.

– Не спорю, должны.

– Поэтому я хорошо служу, чтобы стать воином-вождем. Поэтому хорошо учу русский язык, да… И хорошо учил немецкий.

– Ты хотел сказать: «ненецкий»?

– Немецкий, старшина. У меня в Туре был хороший учитель, ссыльный немец. Я квартировал у него в доме. Он каждый день занимался со мной после школы. Мой род платил ему за это олениной, унтами, шубами, да… Это был настоящий учитель, его зовут Рихард Зиген. Дома мы говорили с ним по-немецки.

Услышав это признание, старшина даже присвиснул от удивления. Перед ним вдруг предстал совершенно незнакомый ему человек, не имеющий ничего общего с тем Тунгусой, с которым он еще недавно отправлялся из заставы на Факторию.

– То есть ты хочешь сказать, ефрейтор, что владеешь немецким языком? – тотчас же спросил он Оркана по-немецки.

– Недостаточно свободно, чтобы считать себя германцем, – ответил тот, причем тоже по-немецки. – Но постараюсь овладеть языком настолько, чтобы меня могли принимать за саксонца, – довольно бегло проговорил Оркан в ответ. – Предки Зигена происходили из Нижней Саксонии, поэтому он признался, что говорит с определенным диалектом.

– Ну ты, ефрейтор, удивил меня!

– Жаль.

– Почему жаль?

– До сих пор я старался никого не удивлять. Служит себе некий «тунгуса», ну и пусть служит.

– Думаешь, что тебе как шаману знание немецкого может пригодиться?

Старшина помнил, что Олень-Оркан не стремится стать шаманом, но специально провоцировал на этот разговор, чтобы побольше узнать о нем как о человеке, о его роде Орканов.

– Как шаману – вряд ли.

– Понимаю: шаман – святой человек. Шаман – великий человек. Зверя шаман убить имеет право, человека – нет.

– Зверя шаман тоже редко убивает. Обычно охотники приносят его долю, да… Однако не в этом дело.