Граница безмолвия

Утром, построив личный состав заставы прямо в казарме, старший лейтенант Загревский взволнованно сообщил о том, что узнал от командира военного ледокола о нападении Германии, о войне, которая уже в течение многих дней полыхает на огромном пространстве от Баренцева до Черного морей.

Старшина был удивлен, что солдаты восприняли эту сногсшибательную по его понятиям новость с каким-то странным безразличием, приправленным лишь едва уловимым ропотом.

«Почему они так повели себя? – недоумевал Вадим. – Не поняли, что на самом деле произошло? Не осознали, какая трагедия надвигается на всю страну, на каждого из них? А может, это и не безразличие вовсе на лицах у них, а печать обреченности? Предчувствие гибели родных и своей собственной?»

Ордаш попытался развеять эти сомнения, но у него ничего не получалось. Он стремился понять природу этого спокойствия. Ласевич о войне не проговорился, Вадим знал это точно, то есть для всех стоявших в строю, кроме ефрейтора Оленева, сообщение начальника заставы действительно было новостью. Но, очевидно, служба в дикой глуши настолько повлияла на этих людей, что даже война воспринималась теперь ими не как вселенское горе, а как глоток надежды: вдруг и их тоже оправят на фронт или куда угодно, только бы подальше отсюда! Вот он, ответ, решил Ордаш: «Хоть на фронт, хоть в ад, только бы подальше отсюда, только бы хоть как-то изменить свою жизнь, хоть что-то в ней изменить!»

Когда начальник заставы спросил, есть ли вопросы, никто из стоявших в строю не проронил ни слова. Люди попросту замкнулись в себе, уходили в раздумья и воспоминания.

«А вот тебе и первый урок войны, – сказал себе Ордаш. – Тебе казалось, что сообщение о ней будет воспринято бурно, на взрывной волне эмоций… Впрочем, не гони коней. Понемногу они начнут приходить в себя, и тогда одни с надеждой будут ждать прихода корабля, чтобы уйти с ним на фронт, а другие станут молиться на эту заставу как на спасение от войны. Им будет вериться, что после ухода корабля о нас попросту забудут, что нас и дальше станут держать здесь, решив, что в глубоком тылу эти полсотни пограничников нужнее, чем на фронте. Ведь появлялся же немецкий самолет? Значит, может появиться и десант. Хотя, казалось бы, с какой стати, ради чего? Чтобы на какое-то время захватить эти казармы и остров Факторию? Чтобы продвигаться в глубь материка? Но какой во всем этом смысл? Кому из германских стратегов понадобится эта зимовка в далекой заполярной тундре?»

Как бы там ни было, а больше всех нервничал теперь начальник заставы. Он приказал сержанту Васецкому со своим первым отделением готовить небольшую, рассчитанную на легкие «почтовые» самолеты взлетно-посадочную полосу. В принципе место для нее было выбрано давно, одним из предшественников. Далековато, правда, на небольшом плато, видневшемся на левом берегу Тангарки. Но когда речь идет о связи с Материком, расстояния в расчет не принимались.

Так вот, теперь Васецкий обязан был это плато внимательно осмотреть, прикинуть, расчистить – словом, сделать все возможное, чтобы самолет мог приземлиться на нем без поломок. Сержант слегка поупрямился, уверяя, что если штаб и пришлет к ним небесного гонца, то это будет гидросамолет, который спокойно приводнится у причала. Да только старшего лейтенанта это не убедило.

В то же время на десятку бойцов во главе с сержантом Сурженко возлагался осмотр территории в пределах пяти километров на запад, юг и восток от заставы. Все остальные бойцы поступали в распоряжение старшины, чтобы готовить к возможной эвакуации на Большую Землю вооружение и имущество.

– Извините, товарищ старший лейтенант, но что именно и к чему готовить? – не понял Ордаш. – Оружие и боеприпасы, спальные принадлежности, бельевой склад? Заставу ведь никто ликвидировать пока не собирается.

– Не знаю, что именно! – последовал резкий нервный ответ. – Но готовить надо. Сами решите, что и в каком состоянии должно находиться у нас на случай экстренной эвакуации на подошедшем судне.

– Но эвакуации может и не быть.

– К «может не быть» в армии не готовятся! – буквально прорычал начальник заставы. – В армии, старшина, всегда готовятся к тому, что «всё может быть!».

Услышав это, Вадим поначалу вспыхнул, но, признав, что по существу офицер прав, набрался мужества сказать:

– А ведь действительно мудрое житейское правило: «Всегда следует готовиться к тому, что все может быть!» Учту на будущее, товарищ старший лейтенант.

Казалось, от их близкого знакомства во время пребывания на острове, от сближения и доверительности, теперь не осталось и следа. Загревский словно бы испугался того, что барьера между ними уже не существует. Или устыдился. «Впрочем, – подумал Вадим, – возможно, этого сближения и не должно было происходить? Жесткой подчиненности и дисциплины на заставе пока еще никто не отменял». Но как только Ордаш подумал об этом, старший лейтенант преподнес ему еще один жизненный урок: