Граница(СИ)

Роберт мог думать что угодно, а новость об особенностях тела Воре конечно была поразительна, но ей казалось, дело не в этом. Она понятия не имела, откуда, но точно это знала.

Он прятал что-то, но не своё тело. Что-то иное, и она была обязана понять, что. А значит, держать его в поле зрения - неплохая идея.

Не правда ли?

Пока Тина ехала домой от бухты, небо превратилось в чёрно-серое покрывало над миром, а верхушки деревьев уже раскачивались над шоссе. Не надо быть экспертом, чтобы понять, что приближался осенний шторм.

Первые капли упали, когда она свернула на дорожку к дому. За то короткое время, пока она поднималась к дому, капли стали крупнее, а затем внезапным порывом на неё обрушился шквал ливня. Она пробежала несколько последних шагов и отворила дверь.

Псина пронеслась к ней, пересекая зал. Вряд ли у Тины было бы время среагировать, если бы она не услышала топот когтистых лап перед тем как осознать, что эта чёрная масса является собакой.

В тот же момент как Роланд крикнул "Тара!" с кухни, она захлопнула дверь и услышала, как псина врезалась в неё с таким ударом, что завибрировала ручка. Собака начала лаять и царапать дверь лапами, пытаясь добраться до неё.

Нажми на ручку, тупая сука.

Она отступила от двери и отошла к пластиковому навесу над крыльцом. Капли дождя катились по её шее. Дверь чуть приоткрылась. За ней стоял Роланд, одновременно с заметным усилием сдерживая яростно лающую псину, и пытаясь изобразить примирительную улыбку. Преодолевая собачий шум, он крикнул: "Прости! Нужно была её помазать, у неё чесотка на..."

Тина шагнула вперёд и захлопнула перед ним дверь. Не было желания разбираться, где у зверюги объявилась чесотка. Из-за двери было слышно, как ещё гавкающую Тару волочат по полу.

Мир за крыльцом начал исчезать. Серая вуаль накрыла всё, а шум дождя походил на шелест телевизора, когда выбрана частота без канала на ней. Белый шелест. Вода выплёскивалась из водостока и рисовала узор крыла в бочке.

У неё была полоска в пару метров шириной между собакой и дождём, где можно было двигаться, и которую она делила с коробкой со старыми газетами и сломанной трюмной помпой. Она взяла копию "Дагенс Нюхетер", раскрыла её над головой и перебежала сотню метров до коттеджа.

С помощью термостата в коттедже температура никогда не падала ниже двенадцати градусов. Поэтому требовалось совсем мало времени, чтобы разогреть дом до комфортной температуры, когда прибывал постоялец. Войдя внутрь, Тина включила радиатор на полную, взяла из шкафа полотенце, высушила волосы и села у стола, как раз вовремя, чтобы стать свидетельницей сцены, которая её огорчила.

У соседей были развешаны простыни на верёвке. Они громко хлопали под порывами шторма, метались на прищепках как скованные призраки. Едва Тина села, как Элизабет и Гёран выбежали из дома. Живот Элизабет был уже настолько огромен, что казалось, это её тело было дополнением к нему, а не наоборот.

Они бегали по саду под проливным дождём. Если конечно можно назвать то, что делала Элизабет, бегом. Скорее это походило на быстрое ковыляние. Они были почему-то в приподнятом настроении, смеялись в попытках удержать вырывающиеся простыни. Элизабет была медленной и справилась только с двумя, а Гёран схватил остальные четыре, скатал их в один большой шар и запихнул под джемпер. Непонятно, было ли это преднамеренным действием для защиты простыней или шуткой с самого начала, но когда он заковылял со своим ложным животом, Элизабет так расхохоталась, что Тина слышала это даже из коттеджа.

Она развернула стул так, чтобы смотреть в комнату.

Какими же глупыми могут быть люди.

Они были подобны кому-то из "Мы - на острове Сальтьрока" Астрид Линдгрен, из той сцены, которая была вырезана, так как сам режиссёр счёл её чересчур приторной.

Хотя конечно, тут всё было по правде. Люди бывают такими счастливыми.

Тина усилием воли попыталась не ненавидеть соседей за то, что они счастливы. Какое-то время она сидела за столом и смотрела в окно, желая, чтобы ребёнок Элизабет родился мёртвым - просто чтобы дать той попробовать все блюда, что преподносит жизнь.

Затем Тина оборвала эту мысль, так как она была не такая.

Но ведь Тина именно такая.

Нет, я другая. Разве я не согласилась отвезти их в больницу, если буду дома, когда придёт время родов?

Ты надеешься, что тебя не будет дома. Ты не хочешь этого делать.

Потому что не люблю больниц, вот и всё.

Ты же прямо видела это: Элизабет согнута пополам от верёвки, зажавшей её живот. Простыня вырывается, спутывая движения её рук. Её крики, её...

Прекрати! Прекрати! Хватит!