Граница в огне

— Конечно, можно, — сказала, кивая головой, другая женщина, и лежащий в секрете Зикин вздрогнул. Он узнал по голосу мать своей невесты. — Они не очень-то шляхи охороняют. Убежать всегда можно.

— Зачем же нам убегать со своей земли? — сказал Лопатин. — Это пусть воры фашистские убегают отсюда, пока живы!

— Немцы дуже сердиты на вас, — сказала женщина с хлебом. — Вы их лейтенанта убили, что обыскивал нас на селе. Они бы вас на куски разорвали, да не могут. Сколько ихних вояков вы положили! Старые люди смеются: «Целая, говорят, дивизия на пузах к этому фольварку подлазит, из артиллерии в него лупит и ничего не может поделать с такой горсткой прикордонников».

Приятно было Лопатину услышать эти простые слова, которыми окрестные крестьяне оценивали стойкость кучки пограничников, но он, не выдавая своих чувств, спокойно спросил:

— Далеко продвинулись фашисты?

— А кто их знает? — вопросом ответила мать невесты Зикина. — Одни люди говорят, что Львов уже захватили, другие говорят, что то брехня, что Львов боронится. Под Городком, слыхали мы, красноармейцы много немцев положили. А вот Владимир у них уже. Один наш господарь оттуда вернулся. Рассказывает — танками они его взяли. Сильно побит Владимир, людей много пострадало.

— А сегодня был в селе один человек из Сокаля, клялся и божился, что сам по радио из Москвы слышал, что Советы обратно Перемышль взяли, — скороговоркой, поминутно озираясь, прошептала другая женщина.

— Перемышль?! — воскликнул Лопатин. — Это здорово! Ну, теперь пойдет! — Но тут же, успокаивая свои чувства, он продолжал: — Слушайте, тетки! В случае, если наши люди к вам заглянут, прячьте их от врага. Наши вернутся — спасибо скажут. Доброго дела Советская власть никогда не забудет. Так и передайте всем господарям!

— Будьте спокойны, — сказал мать невесты Зикина. — Любой из колхозников вам всегда поможет. Разве вы не знаете, товарищ начальник, наше село?

— Знаю, конечно, знаю, — сказал Лопатин, — и уверен в ваших людях. А пишетесь-то вы сами как, бабоньки?

— Та то пусте, то неважно, — пробормотала мать нареченной Зикина.

Видимо, она боялась, чтобы в темноте ее фамилию не подслушал какой-нибудь захватчик или предатель, а может быть, просто торопилась.

— Ну, бувайте здоровеньки. Держитесь крепко. Жинкам приветы передайте и воякам вашим всем!..

И обе женщины поспешно исчезли в ночи.

Возвратившись в подвал и отдавая мешок с хлебом женщинам, Лопатин радостно сказал своему заместителю:

— Если это, Павлуша, правда, что тетки рассказали, то, быть может, именно северо-западнее Львова наши уже в наступление перешли? На Краков и Прагу метят?!

— Я думаю, что обманывать нас крестьянкам нечего, — сказал Гласов. — И если даже взятие Перемышля является демонстративным ударом, то и в одном этом факте я вижу большое предзнаменование.

— То есть как? — не понял Лопатин.

— А так! — упрямо протянул Гласов. — Вспомни историю. В прошлую мировую войну наполненный австрийцами осажденный Перемышль несколько месяцев оставался в тылу наступающей на Краков русской армии. Сам Радко-Дмитриев его несколько раз пытался штурмом взять и терпел неудачи. А теперь советские воины в очень тяжелой обстановке, через несколько дней после коварнейшего из нападений, отбирают этот же самый укрепленный город у немцев. Что это значит? Подумай! Это значит, что русские люди теперь уже не те, что раньше. Это, брат ты мой, наглядный урок врагу: «Глядите, гады, не зарывайтесь! Придет время, и ваши собственные города будем занимать!»

— И как мы правильно делаем, что держим здесь границу! — сказал Лопатин. — Потопят паши фашистов еще дальше, за Перемышль, другие армии ударят из Бреста, вот тогда и побегут фашисты отсюда!

— Конечно, правильно, Алеша! У меня на этот счет никаких сомнений не было и нет. Никто нам приказа границу оставлять не давал, значит, стой насмерть — и все тут. Разве тебе партия не сказала это же самое, когда посылала тебя сюда? Сказала! И чем больше мы перебьем фашистов здесь, у себя, тем легче будет всем советским людям позади нас…

— Но смотри, Павлуша, какой народ в этих краях живет! Подумать только: ведь на пулю тетки эти могли нарваться, а все-таки не побоялись поползли к заставе с мешком хлеба, чтобы проведать нас!

— Ничего здесь нет удивительного, Алексей Васильевич, — сказал Гласов. — Хорошую, правильную власть народ быстро понимает, вот и держится за нее. Трудовые галичане нас любят и борьбе нашей сочувствуют.

* * *

Лежа в секрете, боец Зикин все еще чувствовал запах хлеба. Он был убежден, что добрую половину тех буханок, которые притащили в мешке женщины, напекла она, его Мирця. Зикин всматривался в густую темноту ночи и представлял себе Мирославу в холщовой подоткнутой спиднице, ее карие смешливые глаза, босые загорелые ноги.

Он мысленно увидел, как склонилась она над корытом с квашней и своими сильными руками месит тесто, то и дело откидывая спадающие на лоб каштановые волосы.