Граница в огне

В это утро немецкие войска с разных направлений входили во Львов. Части 101-й дивизии немцев проходили уже под тополями Академической улицы, а штабные офицеры осматривали гостиницу «Жорж», где предполагал остановиться сам командующий группой «Юг» генерал-фельдмаршал Рейхенау.

Чины полевой жандармерии уже занимали в этот день «Бурсу Абрагамовичей» в гористой, примыкающей к Стрийскому парку, окраине Львова. В больших досье, которые раскладывали гитлеровцы на столах в «Бурсе Абрагамовичей», хранились составленные заранее по заданию Гиммлера краевой организацией украинских фашистов «черные списки» намеченной к немедленному истреблению львовской интеллигенции.

30 июня 1941 года легкие и тяжелые танки поддерживающей группу «Юг» танковой армии генерала Клейста захватили уже Дубно, Кременец и, прорываясь на Ровно, стремились поскорее достигнуть линии старой государственной границы СССР.

Часть танков катилась к Тернополю, чтобы перерезать дорогу из Львова на Киев.

Старинное село Скоморохи было уже в глубоком тылу гитлеровских войск.

Однако попрежнему государственный флаг Советского Союза развевался над развалинами фольварка, на высоком холме, припорошенном кирпичной пылью.

* * *

В ночь с 30 июня на 1 июля фашисты снова возобновили атаки. Пограничники били их, но враги подползали все ближе. Автоматы и станковые пулеметы с покрасневшими стволами уже отказывались работать. Раскаленные пули брызгались свинцом и падали в нескольких метрах от крыльца заставы. Пришлось заменить автоматическое оружие винтовками.

Видя, что фашисты наглеют все больше, Лопатин закричал «ура» и поднял своих людей в контратаку.

Дальше всех вырвался Зикин. Он хотел было настигнуть бросившегося назад гитлеровца, но тут тесак другого врага распорол ему живот. Падающего Зикина подхватил Максяков.

— Расстегни мне ремень, а то подсумки на рану давят, — чуть слышно прошептал Зикин и, забываясь, из последних сил крикнул: — Бей фашистов!..

11. СВОИ И ЧУЖИЕ

Светало, когда женщины с детьми подошли к Стенятину.

С горькими складками в уголках рта шла впереди всех Погорелова. Было условлено: на все вопросы встречных будет отвечать именно она, полтавчанка, хорошо знающая украинский язык. «Пусть думают, что мы местные», — решили женщины.

Показались первые хаты Стенятина.

Из сарая большой усадьбы слышалось, как журчат струи сдаиваемого молока. Женщины переглянулись и замедлили шаг.

— Давай попросим молока, Фиса? — шепнула Благова, вопросительно глядя на Лопатину. О себе они уже не думали. Лишь бы маленького Толю молоком напоить.

— Пусть Погорелова попросит, — сказала Лопатина, доставая деньги, которые дал ей на дорогу муж.

— Хозяйка, а хозяйка! — нерешительно позвала Погорелова.

На ее зов из-за хаты вышел высокий, огнешю-рыжий человек с лицом, еще мокрым от умывания.

Уже одна его серозеленая шапка с двумя рожками над куцым околышем насторожила женщин. Сбитая на затылок, она была украшена каким-то блестящим новеньким значком. Это был «тризуб» — знак украинских националистов.

Если бы среди женщин был кто-нибудь из галичанок, то они сразу бы по этой шапке-«мазепинке», какую носили «украинские сичовые стрельцы», служившие австрийцам в первую мировую войну, определили, что за человек подошел к ним. Но все три женщины еще мало жили в Западной Украине, не знали ни местных обычаев, ни истории этого края и поэтому спокойно ожидали этого долговязого в рогатой шапке.

Он медленно, в развалочку, прошел по двору в своих задубелых сапогах, оперся руками о перекладину забора и, дыша прямо в лицо Погореловой, спросил:

— Вам чего?

— Хлопчик больной. Молока продайте, — сказала Погорелова, кивая на спящего Толю.

— А вы откуда? — спросил рыжий в «мазепинке».

Позже они узнали, что его зовут Иван Кней. Уроженец Бабятина, он был прислан на пополнение созданной немцами «украинской» полиции.

— Мы… из Сокаля, — некстати вмешалась Гласова.

— Из Сокаля? А почему грязные такие? Не врите, сознавайтесь откуда?

Проклиная себя за остановку у плетня, женщины молчали.

— Пойдем, что ли! — упрямо встряхивая волосами, сказала Гласова. — Раз им жалко кружку молока продать, не будем упрашивать! — и шагнула в сторону дороги.

— Стой! — во всю глотку закричал Кней. — Я тебе дам «па-а-айдьом»! Откуда, говорите, ну? С заставы, верно? — и он ухмыльнулся, довольный догадкой.

— С заставы! Ну и что ж такого? — вскинув голову, сказала Гласова, чувствуя, что все уже потеряно, что этот рыжий от них не отвяжется.

— Степан! Степан! — закричал Кней, оборачиваясь к хате.

— Чего тебе? — крикнул, выбегая оттуда, Степан Ющак.

Это был совсем еще подросток, в такой же, как у Кнея, шапке. Он удивленно разглядывал сонными глазами женщин и детей, стоявших на улице.

— Смотри, каких гусей поймал, — сказал довольный Кней. — С той заставы все! Я их до фельджаидармерии довезу или самому Макару сдам. Беги-ка до Цейка, нехай подводу даст!

* * *