Граница. Выпуск 3

Мерно гудели машины перехватчика. Мысли старшего лейтенанта Изотова прерывали доклады сигнальщиков, радиста, радиометриста. Шарахались в стороны чайки, медленно поворачивался подернутый предвечерней дымкой горизонт. В тесной боевой рубке каждый четко выполнял свои обязанности, а мысли сами по себе возникали в мозгу, то уносились далеко-далеко, то возвращались к самому повседневному, сегодняшнему.

Рогов по трансляции попросил Изотова разрешить снова прогнать машины по всему диапазону оборотов.

Перехватчик замедлил ход, взбил корпусом буруны, потом снова вышел на крыло, пролетел несколько минут самым полным ходом, снова замедлил бег и пошел нормально.

Рогов спросил у Бурмистрова:

— Заметили что-нибудь?

— В общем-то двигатель работает нормально, — ответил в микрофон главстаршина. — Но что-то немного не то.

— Да-да. Надо повнимательней присматриваться к правому двигателю.

— Время поворота на курс триста тридцать, — доложил лейтенант Волков.

— Есть, — ответил Изотов и повернул штурвал, стараясь не дать кораблю рыскнуть, проскочить заданный курс, понимая, что за новым командиром корабля вольно или невольно наблюдают все члены экипажа. Вот и Бурмистров нет-нет да и бросит на Изотова короткий внимательный взгляд.

Плотный гул машин заполнял рубку. В динамиках звучали команды и доклады, прерывая мысли каждого. И они, мысли, словно машины на переезде, — постоят у шлагбаума, подождут, когда пройдет поезд, и трогаются дальше.

Когда Изотов, приняв от Субботина корабль, заявил перед строем, что он будет строже и требовательнее, чем его предшественник, матросы вдруг оживились и даже повеселели. А Изотов действительно стал требовательнее Субботина, а порой и придирчивее. Однажды, проверяя состояние корабля, он при всех накричал на акустика Горелова, обнаружив, что тот не тщательно прибирает на своем боевом посту, и даже обозвал шалопаем и неряхой. Горелов не обиделся, а только отвечал растерянно: «Есть. Исправлюсь. Больше этого не будет». И все, может быть, только потому, что матросы поняли: командир возмутился откровенно, от всей души, чисто по-человечески. Матросы потом накинулись на Горелова: «Лопух ты чертов, такого спокойного человека вывел из себя!» И никто бы не удивился, если бы Изотов после ругани извинился перед матросом. Это он мог сделать, и все бы поняли, что это тоже от души. Обычно Изотов, заметив непорядок, подзывал виновного, молча указывал ему, смотрел укоризненно и уходил, а виновник, торопливо ответив «есть», сразу принимался за работу.

Но недавно командир вспылил еще раз. Стоял на пирсе и курил, команда тоже отдыхала, сидя на пирсе. В стороне с недавно полученным из дома письмом в руке стоял Бурмистров и тоскливо смотрел на горизонт. Покосившись на него, комендор Росляков скорчил ехидную рожу и дурашливо пропел:

Пусть он землю бережет родную,
А сосед Катюшу сбережет…

Бурмистров не шелохнулся, но было видно, как все его мышцы напряглись, а Изотов, шагнув к Рослякову, тотчас объявил ему три наряда вне очереди.

— За что, товарищ старший лейтенант? — удивился Росляков.

— Постарайтесь сами понять… до восемнадцати ноль-ноль. Потом придете и доложите, поняли или нет, — ответил Изотов и ушел.

Когда об этом узнал комсорг корабля старшина 2-й статьи Лаптев, он тотчас тут же на пирсе собрал комсомольцев, это значит всех старшин и матросов. Изотов на собрание не пришел, сказал по телефону: «Разбирайтесь сами, комсорг». А Лаптев возмущался:

— Только три наряда? Да за это под суд отдавать надо! Даже в уголовном кодексе есть статья об осквернении памятников и реликвий. А эта песня — реликвия, почти знамя, ее поют на всех языках мира. А ты ее опошлил, и ради чего, чтоб уколоть товарища, когда ему и так тошно.

В восемнадцать ноль-ноль Росляков доложил Изотову упавшим голосом:

— Товарищ старший лейтенант, я все понял. И хотя обсуждать распоряжения командира не положено, заявляю, что вы поступили со мной слишком мягко.

— Возможно. Для начала хватит и этого. Идите, — сухо ответил Изотов.

И Росляков ушел, удрученный не тем, что получил взыскание, а тем, что командир сам переживает его поступок.

Привычным взглядом окинув рубку, Изотов задержался перед склоненным над картой Волковым и сказал:

— Штурман, стихи сочинять умеешь?

Волков удивленно оглянулся на командира и, снова склонившись над картой, ответил:

— Баловался в училище нежной лирикой всухомятку. Стихи, говорят, получались. А что?

— Я вот, когда стоял на твоем месте, все пытался переделать песенку из кинофильма «Хроника пикирующего бомбардировщика»:

Будешь ты стрелком-радистом
И в душе пилот.
Будешь ты летать со свистом
Задом наперед.

— Так это надо вместе с комендором сочинять.

— Комендор под своим колпаком может повернуться, а штурманский стол к кормовой переборке намертво прихвачен.

— Попробую как-нибудь, сочиню задом наперед.

7