Границы безумия

Я заставила себя отвернуться. Что бы ни натворил в прошлом Таплоу, теперь он для нас всего лишь жертва.

На книжной полке стояла Библия — не гидеоновское издание, какое можно найти в любом гостиничном номере, а солидный томик в бело-золотом переплете с целым корешком и пыльным верхом. Видимо, подарок и, скорее всего, ненужный, потому что книгу ни разу не открывали.

Вспомнилась толстая Библия в кожаном переплете из дома Линчей. Эту тоже, наверное, всучила Тереза. Похоже, она не только верила в Бога, но и норовила обратить в свою веру окружающих.

В центре комнаты располагался большой стол. Судя по следам на ковре, его приволокли от дверей. На нем лежало голое, сильно изуродованное тело, залитое маслом. Лицо его представляло собой мешанину из мяса и костей. Из колотых ран на шее стекали струйки крови, мерно, с тихим стуком, падая на ковер — словно пальцем барабанили по оконному стеклу.

— Охренеть, да чтоб меня…

На своем веку я повидала немало покойников: пострадавших от взрыва, обезглавленных, замученных насмерть. Но то, что сделали с Грантом Таплоу, было уже за гранью. Это сотворил не человек. Протыкатель, может, и считал себя архангелом, но сцена, представшая моему взору, прямиком из ада. Не важно, какие грехи числились за Грантом Таплоу. Такой смерти не заслуживал никто.

Как и вчерашнюю жертву, его семь раз пырнули в шею, потом в оба глаза. На лице виднелись бесчисленные рваные раны. Гениталии, вопреки обыкновению, были засунуты в рот. На груди вырезано слово — «виновен».

Прикрыв рот и нос, я наклонилась рассмотреть травмы поближе. Следов сопротивления не заметила.

На полу возле стола в кольце из песка разложен костер. Видимо, убийца импровизировал: рядом с перевернутым цветочным горшком стояло красное пожарное ведерко. Наверное, его он заметил в коридоре — и, несомненно, воспринял как знак свыше.

Я подняла со стола несколько семян. Ясно, зачем здесь цветочный горшок, но непонятно, что этим хотел сказать убийца.

— Он определенно развивается, — начала я. — Почерк тот же, но детали другие.

— Мне тоже так показалось.

— Представляешь, этот тип считает, будто исполняет Божию волю.

— Фанатизм — дело обычное. С верующими такое случается.

— У него весьма извращенное понимание о религии. Я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в христианстве, но разве главный принцип у них — не прощение? Ну, ты понял: «возлюби врага своего, подставь другую щеку» и все такое… Хоть Протыкатель и считает себя преданным католиком, как-то я сомневаюсь, что папа римский звонит поздравить его с днем рождения.

Фингерлинг хохотнул. Я улыбнулась и открыла на телефоне поисковик.

— Ты что, новости решила почитать? — удивился инспектор.

— Просто хочу проверить, что этой картиной хотел сказать нам Протыкатель. Минуточку… Ах да, вот: «Сделай Мне жертвенник из земли и приноси на нем всесожжения твои»[51]. Это «Исход», глава двадцатая. Перед нами, Фингерлинг, не просто сцена убийства. Перед нами — человеческое жертвоприношение.

— Что, прости?!

— Мы давно знаем, что Протыкатель не в ладах с головой. Он считает себя архангелом Рагуилом, известным также как «Огонь Божий». Отсюда костер — что здесь, что на других местах преступления. Единственное, чего раньше я не понимала, — что предыдущие покойники тоже были принесены в жертву. Это ритуал всесожжения[52]. Который по-прежнему согласуется с теорией детского насилия. Вот почему такая жестокость. Кастрация. А теперь еще и надписи на груди.

— Это я понимаю, но при чем тут выколотые глаза? Его фирменная подпись. Она-то к чему?

— Может, хочет показать свою власть. А может, избавляется от стыда.

— В смысле?

— Первым делом он всегда протыкает жертве шею — именно этот удар служит причиной смерти. Поэтому выколотые глаза имеют скорее символический характер. Часть его мании в том, чтобы ослеплять своих жертв. Тогда, возможно, он воспринимает их беспомощными и покорными — совсем как он сам в детстве. Вонзая клинок в глаз жертве, Протыкатель метафорически меняется местами со своим давним обидчиком и словно получает над ним контроль. Он будто говорит: «Я — последнее, что ты увидишь в этой жизни. Теперь я главный».

Фингерлинг кивнул, плотно сжимая губы.

— Что, по-твоему, надо сообщить журналистам?

— Хорошо бы дополнить ту информацию, что мы им уже дали… Взять свидетельницу, которая видела убийцу, посадить ее с художником, составить фоторобот. Опубликовать его в газете. И заодно дополнить биографию. Рассказать про жестокое обращение в детстве, шизофрению, ОКР, наркотическую зависимость…

— Кстати, он сидит на кокаине. Криминалисты нашли у тебя на коврике следы порошка.

Значит, не метамфетамин, как я думала. Протыкатель не просто торчок, а, можно сказать, профи.

— Что насчет его загадок? О них прессе сообщать будем? — Фингерлинг закусил треснутую нижнюю губу.