Границы памяти

Фред решил пойти направо, уверенный, что заметил рубаху Аммерта. Однако стоило ему дойти до края улицы, он резко остановился. Улица обрывалась, как и весь район, и весь город. Дальше, в паре десятков шагов, простиралась горячая полупустыня. Высота здесь, похоже, никого не пугала. Неподалёку спокойно играли и даже прыгали дети, гуляя у самого края. Широко расставив ноги, Фред подошёл поближе к обрыву, протянул руку. Рука упёрлась в нечто невидимое, твёрдое, будто сам воздух толкал её с той стороны. Примерно то же ощущение, что и в зале городского совета. Когда Фред понял, что упасть отсюда не более вероятно, чем свернуть себе шею, стоя на ровном месте, он облегчённо выдохнул.

«Многоярусный город. И кто такое придумал? Вокруг же столько места».

Обрыв. Конец всего. Край, за который не ступить. Он уже не страшил. Манил. Сделав робкий шаг, Фред остановился. Отдышался. Дышать становилось труднее. Ещё один шаг. Словно к чему-то запретному. И ещё один шаг. Вот он — огонь, а вот — я, мотылёк. Так он чувствовал себя, йоту за йотой подводя себя к самому краю. Только бы посмотреть туда, вниз. По телу пробежала приятная мелкая дрожь, а за ней разлилось долгое тягучее тепло. Рассудок отказывался верить, но улица и вправду кончалась тут, упираясь в небо. В белую пустоту. Шагнёшь туда и наступишь на то, на что ещё никто из живых не ступал. Или провалишься. А что там, под ногами? Пустыня. Пески и кустарники. Жара днём, а ночью холод. Впереди — ничто. Позади — всё. В лицах азиатских и европейских, бледных и загорелых, жёлтых и чёрных, разукрашенных узорами или чистых. А за ничем пески и снова пески. А если дерзнуть и заглянуть ещё дальше, за эти пески, там пальмы, горы, прохладные пещеры и дома. Там города и старинные башни, увенчанные куполами и каменными шарами. И люди. Простые, живые.

В голове Инкрима звучала музыка. Долгое время казалось, он не слышал эту музыку никогда, что она родом из другого мира, быть может, неземного. Но сознание выхватило из памяти знакомую мелодию. Фред узнал её. Он уже слышал её раньше, в Торонто. Композиция называлась «Бесконечная Одиссея». Исполняла её вполне земная группа Delirium. Музыка ускорялась по мере того как мужчина сильнее хлопал Фреда по щекам.

6

Пара бледно-голубых глаз, в эту минуту явно чем-то встревоженных, пронизывала Фреда насквозь. Глаза были первым отчётливым образом на фоне бредового тумана. За ними проявилось лицо. Не из пустоты — Фред уже долго смотрел и на него, и на небо перед собой. Правда, лишь теперь сознание начинало давать образам имена. Вот это — глаза. Это — нос, рот, уши, волосы, лоб и так далее. А всё вместе — человек.

Мужчина с суровым прямолинейным взглядом, острым подбородком и горбинкой на носу, одетый в синюю чешую, хлопал Фреда по щекам. Выглядел незнакомец не таким уж и старым, но морщины сбивали с толку, не давая понять, сколько ему лет. Стресс? Тяжёлая работа?

Фред пошевелился. Мужчина помог ему сесть, но жестами настоял на том, чтобы Фред не вставал на ноги. Сам он поднялся, надел перчатки. Фред заметил, что мужчина всё время прижимал к своему боку металлический шлем. Простой, без забрала — только полусфера и защита по бокам и на затылке. Спереди шлем украшала красная четырёхконечная звезда. Военный? Полицейский? Догадка усилилась, когда незнакомец твёрдо, басовито, попросил окружающих не толпиться. О чём он говорил, было непонятно, однако по жестам догадаться было несложно. Когда народ начал расходиться, предположительный полицейский надел шлем и достал из кармана маленькое квадратное зеркальце. Первое слово, которое он произнёс, глядя в зеркало, согрело душу, несмотря на то, что прозвучало громом.

— Аммерт!

Глава 7. Тёмная комната

1

Вот уже будто целую вечность кто-то бил в колокольчик, производя мерный раздражающий звон. Этот звон просачивался из-под толщи жаркого мутного тумана, заставляя пробудиться и поднять тяжёлую голову. Хотя, нет, это был вовсе не колокольчик. Знакомый, давно знакомый сигнал. Генрих слышал его бесчисленное множество раз, и в родном мире и во многих других, где бывал его старый «Опель». Сигнал открытой двери.

Лоб ужасно горел, оттого что лежал на горячем руле. Рука сползла с приборной панели и упала локтем на ручку рычага. Мгновенно сон развеялся, и водитель дёрнулся корпусом, обретя в себе силы. Ремень не дал пошевелиться — он застрял и впился в грудь. Пришлось разрезать его карманным ножом. Рукоять страшно жгла, и требовалась изрядная ловкость, чтобы разрезать ремень, не прикасаясь пальцами к лезвию. Наконец, удушающая лента освободила грудь. Генрих прикоснулся к ручке двери, чтобы открыть её, и обжёгся, не ожидая, что та нагреется так сильно. Тогда он навалился боком со всей силы и выдавил её. Снаружи его встретила долгожданная прохлада. Выбравшись, Генрих сразу же сбросил горячую кожаную куртку. Майку можно было выжимать от пота.

Агент Марка находился в сосновом бору. Поглядев на солнце, он прикинул время:

«Примерно три пополудни».