Хочется сжать пальцы рук так, что побелеют костяшки суставов. Я киваю, глядя прямо в лицо Гаспару. Очевидно, он понимает, что мне некомфортно, и отодвигается назад, на прежнее расстояние.
— Кто ушел из твоей жизни и изменил этим её?
Когда я согласилась на его условие, я ожидала совершенно иного, вопросов, касающихся чего-то более поверхностного и грязного. Поэтому я мысленно спотыкаюсь. Ищу подвох и не нахожу пока.
— Родные.
— Расскажи мне, — Гаспар облокотился на плетеную спинку стула и наблюдает за мной. Его слова выводят меня из равновесия, хотя бы потому, что мне никто никогда не предлагал рассказать, произнести вслух то, что я никак не могла забыть долгое время.
— Перед тем, как все это произошло, мы сильно повздорили. Они уехали. Стоял поздний вечер, зима, и на дороге был гололед. Они умерли не сразу, какое-то время еще пробыли в реанимации. Потом всё.
Это неправильно. Неправильно рассказывать такое человеку, преспокойно убивающему людей и играющему с полицией в кошки-мышки. Неправильно и то, что после того, как я произношу всё это, мне внезапно становится легче. Невероятно легче, чем было все эти годы. И я испытываю еще большую злобу, понимая, что Гаспар — единственный, кто заставил меня выпустить своих демонов наружу, а теперь еще и освободил от давящего груза. Я ненавижу его потому, что понимаю — каждый шаг его имеет определенный расчет, ничего просто так он делать не будет. И это еще более отвратительно — получить помощь из тех рук, которым в другое время не дала бы приблизиться к себе.
Я уверена, Гаспар мог заметить какие-то отблески моих эмоций, но не подал виду. Вместо этого он поднялся со стула и произнес:
— Насколько я понимаю, ты еще не ела. Поужинай со мной.
Этот вечер не похож на те, что были раньше. Несмотря на то, что я хочу есть, кусок в горло не идет. И я чуть ли не давлюсь превосходной рыбой с ломтиком лимона и зелеными оливками. Но ем, ради своих целей и ради того, чтобы хозяин, сидящий напротив меня, не заподозрил моего нежелания воздать должное ужину. Повисшее молчание так же не помогает ситуации. Когда Гаспар отходит, чтобы поставить тарелки возле небольшой мойки, встроенной в цельный комплекс его кухни, я долго смотрю ему в спину. Он весь вечер демонстрирует мне возможность выбора — напасть или играть в согласие. И я до сих пор борюсь с желанием выбрать такой очевидный, но совершенно проигрышный вариант. Именно поэтому я отрезаю себе путь к ошибке, когда произношу, сначала не очень громко, а затем более отчетливо:
— Я думаю, что не права.
Гаспар останавливается на мгновение, отчего его фигура кажется замершей в ожидании. Затем он продолжает свои действия. А я договариваю:
— Мы можем быть друзьями.
Глава 15
После того, как агент Бьёрн едва успевает в очередной раз уклониться от моего кулака, пролетающего перед ним, он довольно хмыкает.
Каждый раз, как мы встречаемся в необжитой полупустой квартире, он заставляет меня снова и снова демонстрировать ему те приемы боя, которым он избирательно меня учит. Я уже догадалась, что они, в большинстве, направлены на отражение нападения. Не на атаку. И это меня раздражает. Нет, безусловно, я однозначно проиграю любому, кто повыше и посильнее меня, но это всё лишний раз напоминает о том, что меня рассматривают как червяка, который скачет перед щукой и может только извернуться и двинуть ее в глаз, когда она попытается его съесть. Тагамуто видит во мне только пешку, она легко спишет меня со счетов, если всё провалится, и я стану мертвой или бесполезной для неё. Я для неё — вещь. Думаю, что и все остальные тоже, и этот холодный расчет заставляет инстинктивно держаться настороже, когда оказываешься частью её плана. Поэтому я с большим удовольствием стараюсь доставить Бьёрну как можно больше моментов драки, где я могу выиграть за счет его массивности.
— Как продвигается ваше расследование? — Я наблюдаю за тем, как он выдыхает и надевает снятый перед побоищем пиджак.
— Никак. Пока никак, — в отличие от Тагамуто, Бьёрн более откровенен. И я пользуюсь этим, когда понимаю, что меня держат в стойле слишком долго. Я сама не откровенна с ними и не собираюсь рассказывать того, что считаю важным.
— Вы продолжаете поддерживать отношения с нашим объектом?
В последнее время такая фраза заставляет меня приходить в необъяснимое раздражение. Слово «отношения» звучит оскорбительно для того, что происходит. Ложь, паутина лжи, игра в прятки в густом тумане. Общение. Видимость общения. Но уж всяко — не отношения. Я уже собираюсь резко ответить, но вовремя спохватываюсь и как можно более спокойно отвечаю:
— Да. Я думаю, что он начинает доверять мне.
— Анна не верит в то, что он — убийца, — напоминает мне Бьёрн.
— Однажды поверит, — я слишком устала доказывать правду. Всё, что мне остается, это ждать. Играть в игру Гаспара и ждать. Рыба ловится долго, но если рыбак умеет ждать и сливаться с берегом, то она сама с удовольствием заглотит наживку.