Гравитация как неизбежный феномен. Частный случай внезапной рефлексии

– Другое дело. Видимо нашего алкаша подотпустило после драки, башка чуть проясняться начала. Тут у меня вот что: сострадание к подлым людям.

– Чего?

– Ну, к низшим слоям, к нищим там, к гопоте разной.

– О, Господи, – не без облегчения вздохнул Председатель. – Чего-то сегодня у нас зачастили-с эти подлые люди, бездомные да блаженные. Уж извольте, полосните бритвой правды, как умеете.

– Недавно чего-то Нашего пробило на измену, – живо начал таратоить Сотона, – видать перенюхал или просто накрывать начало, стал он думки гонять о несправедливости в жизни и всё такое. Он сам даже удивлялся своим новым мыслям о мире, о критической оценке некоего древнего дисбаланса, заложенного в самой идее бытия с самого его начала.

– Вот это приход у него был! – мечтательно вспомнил Красавчик.

– Не то слово. Шёл он тогда по улице, вечерком в пятницу, – продолжил Сотона. – Погода хмурая была, стрёмная, того и гляди дождь или снег лупанет, ещё и ветер холодный. Нашему-то, понятное дело, все это до фонаря, хорошеет ему и хорошеет. А он себе гуляет, никого не трогает, да на прохожих смотрит. Видит он их лица, и вроде как ничего такого – лица как лица, чуть припухшие у одних, чуть тощеватые у других, неопределённые в массе своей и довольно унылые. 

А вот взгляды редко встретишь такие, чтоб они не излучали тревожную злость или не создавали собой колкую преграду для глаз всех прочих, бредущих навстречу. Незаметно и совсем бесцельно возникла у Нашего мысль, вначале тонким ручейком истекая из глубин разума, постепенно превращаясь в широкую реку, при виде этих лиц незнакомых людей.

«Ведь если вдуматься, – звучал  голос в его голове, – Люди сегодня – те же злобные и кровожадные звери, какими были их древние предки. Насилие у них в генах. И сам по себе человек таковым и является лишь за счёт того, что давно связан хрупкими путами цивилизованности. Здесь конечно нового ничего не скажешь, сколько ни прикидывай. Многие головастые ребята за долгое время как только не мурыжили эту двойственность человеческой природы; этот комок мяса, эмоций и умозаключений, в центре которого примитивное и не знающее  жалости животное, а на внешних тонких слоях мораль, наука, гуманизм и прочая жижа.