Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

— Как перекрыли! — вскричала вдова. — Уже перекрыли! Не может быть! Отчего же так скоро?

— Не смею спорить с вашей милостью, — отвечал лакей. — Извольте, я снова сбегаю и погляжу.

С этими словами он удалился, но вскоре вернулся и подтвердил печальное известие. Никакие правила приличий не могли уже сдержать разочарование дамы моего приятеля, и она принялась без обиняков изливать свою досаду. Короче говоря, она теперь сама стала поносить все подряд и в конце концов вынудила нас отправиться домой как раз тогда, когда, по словам супругов Тибс, начиналось самое светское время для гулянья и дам должна была развлекать роговая музыка.

Прощай!

Письмо LXXII [Осуждение закона о браке.]

Лянь Чи Альтанчжи — Фум Хоуму, первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Неподалеку от Лондона живет бедняк-лудильщик, вырастивший семерых сыновей. Сейчас они все в армии и сражаются за родную страну. Какое же вознаграждение получил этот лудильщик от государства за свою бесценную услугу? Да никакого! А ведь когда война кончится, вполне возможно, что его сыновей будут плетьми гнать из прихода в приход, как бродяг, а старик-отец, немощный и хилый, кончит свои дни в исправительном доме.

В Китае такого достойного подданного окружили бы всеобщим уважением, наградили бы по заслугам если не высоким саном, то хотя бы освобождением от тяжкого труда. На пирах его сажали бы на почетное место, и даже мандаринам было бы лестно кланяться ему. Английские законы карают порок, китайские делают больше — они воздают за добродетель.

Памятуя, сколь мало поощряются здесь брачные союзы, я нисколько не удивляюсь тому, что продолжение рода здесь не в чести. Поверишь ли, дорогой Фум Хоум, англичане даже ввели законы[340], которые возбраняют вступать в брак. Клянусь головой Конфуция, я вовсе не шучу! Такие законы действительно существуют, хотя здешние законодатели и не воспитывались у готтентотов и не заимствовали принципы справедливости у обитателей Анамабу[341].

Тут есть закон, запрещающий мужчине вступать в брак с женщиной вопреки ее воле. Хотя такой закон и противоречит нашим азиатским обычаям и отчасти служит помехой браку, тем не менее я не вижу в нем ничего дурного. Есть и закон, предписывающий, что ни одна девица до совершеннолетия не может выйти замуж без родительского согласия, причем под совершеннолетием понимается такой возраст, в котором наши женщины уже давно не рожают. Это тоже, конечно, помеха браку, ибо влюбленному труднее угодить троим, нежели одной, и гораздо труднее понравиться особам пожилым, нежели молодой девушке. Закон требует, чтобы жених и невеста немалое время поразмыслили, прежде чем сыграть свадьбу. Это еще более серьезная помеха браку, так как опрометчивые поступки люди обычно совершают без долгих раздумий. Закон требует также предварительного оглашения предстоящего брака, а это тоже серьезная помеха браку, поскольку одни стыдятся подобного оповещения из ложной скромности, другие опасаются его из разных корыстных соображений. Из закона явствует, что брачная церемония не заключает в себе ничего священного, поскольку брак может расторгнуть любая гражданская власть. Однако тот же закон предписывает уплатить священнику солидную сумму, чтобы получить его святое разрешение на вступление в брак.

Как видишь, друг мой, брак здесь огорожен такой стеной препятствий, что те, кто хочет преодолеть их, не должны роптать на судьбу, если она им преподнесет ложе, устланное терниями. И пенять на законы нечего, ибо они, насколько возможно, удерживают людей от этого рокового шага. Брак в Англии превращен в такое серьезное дело, что лишь очень серьезные люди решаются связать себя его узами. Те, кто молод, весел и красив, то есть те, кем владеет только страсть, теперь редко помышляют о браке, ибо их чувства не берутся в расчет. Оттого женятся и выходят замуж теперь лишь старики, уроды да корыстолюбцы, которые, если им все-таки удается обзавестись потомством, множат, вероятно, лишь племя себе подобных.

Закон же этот ввели, очевидно, из-за случаев такого вот рода: скажем, скряга, смолоду копивший деньги, чтобы дать за дочерью такое приданое, на которое польстился бы и мандарин, испытывал тяжкое разочарование, потому что дочь убегала с лакеем. Каково было безутешному родителю видеть бедняжку в одноколке, когда он думал, что она будет ездить в карете шестерней. Это ли не удар судьбы! Глядеть, как милые сердцу денежки обогащают нищего! Сама натура вопияла от такого кощунства!

Случалось также, что высокородная девица, наследница громких титулов и всех нервических болезней предков, решает нанести ущерб своей знатности, но поправить здоровье, выйдя замуж за фермера. Каково безутешным родственникам видеть, как нежный цветок грубо вырван из семейного сада и пересажен в навозную кучу. Это ли не попрание всех основ?