Из всех английских философов я особенно чту Бэкона, гения поистине великого и дерзостного, который допускает существование еще неразгаданных тайн и, не страшась трудностей, побуждает человеческую любознательность исследовать все на свете и даже призывает человека померяться силой с ураганом, молнией и землетрясением, дабы подчинить их своей власти. О, если бы в страны, куда заглядывали доселе лишь суеверные или алчные люди, отправился человек, обладающий отважным духом, гением, проницательностью и ученостью Бэкона, — какие успехи выпали бы на долю человечества! Как просветил бы он края, в которых побывал! И сколько замечательных сведений и полезных усовершенствований он привез бы оттуда домой!
Право, не найдется такой варварской страны, которая отказалась бы поделиться всем ей известным, если бы она могла почерпнуть у путешественника равноценные сведения, и я полагаю, что человек, готовый дать больше знаний, нежели получил, будет всюду желанным гостем. Он должен лишь заботиться о том, чтобы пиршество ума, которое он предлагает, было бы доступно тем, с кем он намерен иметь дело. Нет смысла наставлять невежественных татар в астрономии, а просвещенных китайцев учить обрабатывать землю и строить прочные жилища. Пусть он покажет варварам, как они могут сделать свою жизнь приятнее, а обитателей более цивилизованных стран приобщит к радостям умозрительных наук. Гораздо благороднее для философа посвятить себя такой задаче, нежели сидеть дома, вписывать в каталог еще одну звезду, пополнять коллекцию еще одним уродом, или, не щадя сил, надевать упряжь на блох и вырезать узоры на вишневых косточках.
Я много размышлял об этих материях и всякий раз дивился тому, что ни одно из английских обществ, учрежденных для поощрения искусств и образования, не догадалось отправить кого-либо из своих членов в восточные области Азии, где он мог бы сделать немало открытий. В полезности подобного путешествия мы убедились бы, прочитав книги своих странствовавших по свету соотечественников, которые сами заблуждаются и вводят в заблуждение других. Купцы рассказывают нам о ценах на различные товары, о способах их упаковки и о том, как европейцу надежнее всего сберечь здоровье в чужих краях. Миссионер же сообщает, с какой радостью приняла христианство страна, куда он был послан, и указывает число обращенных, а также описывает, как он умудрялся блюсти великий пост там, где нет рыбы, или как выходил из положения, давая причастие там, где не было ни хлеба, ни вина. Такие сообщения, к которым добавляются еще описания свадеб, похорон, надписей, рек и гор, и составляют обычно весь дневник европейского путешественника. Что же касается тайн, которые знают местные жители, их, как правило, называют колдовством. Когда путешественник не умеет растолковать чудеса, которым сам был свидетелем, он попросту приписывает их власти дьявола.
Как имел обыкновение повторять английский химик Бойль[475]
, если бы каждый ремесленник мог поведать о всех мыслях, приходивших ему в голову за работой, философия неизмеримо обогатилась бы. Но с еще большей справедливостью можно утверждать, что пытливый наблюдатель, собирая знания даже в самой варварской стране, принес бы неоценимую пользу. А разве нет и в самой Европе множества полезных изобретений, которые известны или используются только в одном из ее уголков? К примеру, немецкое орудие, которым жнут, по-моему, намного удобнее и лучше английского серпа. Дешевый и быстрый способ изготовления уксуса без предварительного брожения известен только французам; и если даже у себя дома можно обнаружить такие замечательные вещи, сколько же полезных сведений таят страны, где еще никто из европейцев не бывал, и те, которые невежественные путешественники торопливо пересекали, следуя за каким-нибудь торговым караваном.Мне могут возразить, что причиной тут предубеждение азиатов против приезжих иностранцев. Но как легко европейские купцы, выдававшие себя за Sanjapins или, иначе говоря, северных паломников, проникали даже в самые недоверчивые страны! Таким даже сам Китай не запрещает въезда.