Гражданская рапсодия. Сломанные души

Толкачёв рассмеялся и воскликнул:

— Без лести предан!

Это был старинный девиз воспитанников Нижегородского графа Аракчеева кадетского корпуса. Морозов встрепенулся и закивал.

— Без лести предан. Конечно! Володя… Господи. Было известие, что ты погиб. Ещё под Танненбергом. Мне писали… Впрочем… Как же я рад тебя видеть.

Он схватил Толкачёва за руку, сжал её. Радость его выглядела искренней, хотя в кадетском корпусе друзьями они не были, они даже состояли в разных ротах, и за время учёбы пересекались всего несколько раз, поэтому Толкачёв и узнал Морозова не сразу, а лишь когда полковник назвал его по фамилии. Но сейчас это было не важно, сейчас перед ним стоял человек из прошлого мира, из того времени, когда самым большим приключением было забраться по приставной лестнице к окну директора корпуса и нацарапать углём на стене неприличное слово. Сколько нравоучительных бесед за этим последовало! Корпус полным составом был отправлен на шесть часов на плац отрабатывать элементы строевого шага, но ни один воспитанник не назвал имя виновного, хотя знали его все, и Сашка Морозов в том числе.

Как это было давно и как наивно выглядело с высоты прошедших лет и пережитых событий, и становилось тоскливо от мысли, что многих людей из того прошлого уже нет в живых.

24 Область Войска Донского, Матвеев Курган, январь 1918 года

Со стороны Закадычного прилетел снаряд. Серый столб земли вперемешку со снегом поднялся возле моста через Миус, завис на мгновенье и опал ледяной пылью. Громоздкое эхо накатилось на городок, всколыхнуло стылые ветви яблонь, согнало воробьёв с крыш. Ломовая лошадь переступила копытами, затрясла испуганно мордой. Подошёл возница, осмотрел постромки, прохрипел простужено:

— Не балуй.

По главному пути, выбивая искры на стыках рельс, промчалась блиндированная площадка. Из паровозной будки высунулся машинист, потряс кулаком, крикнул что-то собравшимся на перроне людям; ветер рванул его слова на себя и отбросил прочь от станции. Черешков проводил площадку встревоженным взглядом, перекрестился и повернулся к перрону.

— Екатерина Александровна, ну что же вы, голубушка? Скорее погружайте раненых по вагонам, прошу вас. Вы старшая медицинская сестра, вы должны беспокоится об этом не менее моего.

— Уже все на своих местах, Андрей Петрович.

— Почему же стоим? Почему не отправляемся? Сейчас опять бабахнут, — он посмотрел в небо, словно очередной снаряд вот-вот должен был упасть ему на голову, и засеменил, поскальзываясь на каждом шаге, к домику начальника станции.

Штабс-капитан с сонными глазами зевнул широко и пробурчал ему вслед:

— Успокойтесь, доктор. Это не по нас… не по нам. Тьфу, ты в бога…

Он беззлобно выругался. Стоявший рядом офицер с забинтованной шеей нервически хихикнул.

— Некрашевич, вы опять материтесь? — крикнули с перрона. — Я сообщу о вашем поведении полковнику Кутепову.

— Это со скуки, София Николавна, — не поднимая головы, ответил Некрашевич. — Исключительно со скуки. Вас обидеть никак не стремился, — он кашлянул в кулак. — София Николавна, а знаете, чем жаловаться, лучше бы отыскали табаку, а то пол дня не куривши.

— Непременно сообщу! — погрозила ему пальцем София.

— Эх, София Николавна, — грустно молвил Некрашевич.

— Попросите у Андрея Петровича, господин штабс-капитан, — посоветовала Катя. — Я видела у него утром пачку папирос.

— Вспомнили, Екатерина Александровна. Мы тогда же её и выкурили. Тьфу, ты… — он глянул на Софию, прищурился плутовски и демонстративно прикрыл рот ладонью.

София отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

— Вот так и служим, — беря Катю под руку, сказала она. — Большевики сидят в Закадычном, за реку не идут. Здорово мы им в Неклиновке наподдавали. Ну а ты как?

Катя вздохнула, пожала плечами. Как она? Перед отправкой санитарного поезда в Матвеев Курган, Липатников сообщил, что Толкачёва перевели служить в Таганрог. А там сейчас бунт, в районе пассажирского вокзала слышны взрывы и пулемётные очереди. Горит спиртовой завод, в центре города перестрелка. В Безсергеновке сосредотачивается Юнкерский батальон, заводские окраины забиты красногвардейцами. Война, везде война. Владимир так мечтал вернуться в строй, и вот мечта сбылась.

— Что ты молчишь? — затеребила её София.

— А что сказать? — снова вздохнула Катя. — Я так устала, так хочется увидеть маму. Что с ней? Я отправила столько писем, а ответа нет. Ведь почта работает, правда? Машеньке из Варшавы пришло письмо. Пусть нерадостное, но всё-таки пришло. И тебе от брата. А мне ничего. Ничего, понимаешь?

София крепче обхватила Катю за руку.

— По нынешним временам, Катюша, лучше бы почта совсем не работала. Вскрываешь письмо, а сама думаешь: что там? Столько плохих новостей. Раньше боялись получать письма с фронта, а теперь из дома. А как твой Толкачёв? Слышно о нём что-то?

Катя всхлипнула.

— Марков отправил его в Таганрог.