Гражданская война уже началась

Несмотря на постоянную критику со стороны СМИ и правозащитников, возможности борцов с экстремизмом лишь расширяются. Так, центры «Э» — единственная структура, штат которой вырастет на треть при превращении милиции в полицию. Следовательно, «эшникам» придется изобретать новые формальные привязки любых уголовных дел к антиэкстремистской специфике. Так, в начале мая в Петербурге сотрудники центра «Э» задержали мошенников, вымогавших деньги у стариков. Где связь с экстремизмом? Вымогали деньги у ветеранов Великой Отечественной, то есть это уже не просто старики, а социальная группа. В Новосибирской области две недели назад эшники накрыли подпольное производство поддельной водки. Связь с экстремизмом? Владелец бизнеса — уроженец Азербайджана, следовательно, входит в список потенциальных пособников экстремистских организаций. Расплывчатое определение «социальная группа», используемое в антиэкстремистской практике, порождает множество курьезов. Усилиями центров «Э» в разных уголовных делах в качестве «социальных групп» уже фигурировали сотрудники правоохранительных органов, военные, государственные служащие, владельцы отечественного автотранспорта, компартия и власти Китая. Прокуратуру просили возбудить дела в защиту таких социальных групп, как «правозащитники», «журналистское сообщество» и «болельщики СКА». Зато суд в Тамбове 5 мая 2009 года постановил, что гомосексуалистов «нельзя отнести к отдельной и определенной социальной группе» по смыслу ст. 282 УК.

Впрочем, работы по профилю центрам «Э» тоже хватает. Например, в Волгограде борцы с экстремизмом просто не позволили местным оппозиционерам принять участие в запланированных на майские праздники акциях — либо не выпускали из дома, либо забирали «для выяснения личности».

Галина Кожевникова, заместитель директора центра «Сова» (интервью записано незадолго до смерти правозащитницы):

«В неправомерном антиэкстремизме есть две вещи: неправомерное преследование и идиотизм исполнителя. Закон написан плохо, трактоваться может как угодно и применяется точно так же. Интенсивность его неправомерного применения в первую очередь связана с отчетностью. В городах, где реальных экстремистов нет, их начинают выдумывать. Есть группы активистов, которых преследуют целенаправленно, вне зависимости от региона. В первую очередь это нацболы (сейчас — «Другая Россия»). Они заметны, они не скрываются.

До суда и административных наказаний мало что доходит. Большая часть остается на уровне угроз. Активистов вызывают в департамент, угрожают завести дело. Или разговаривают так, что человек уходит из департамента в полной уверенности, что на него заведено дело.

При этом мы видим, что наращивается антиэкстремистская статистика за счет каких—то формальных вещей: неправомерные предупреждения библиотекам, школам. Количество уголовных дел не сильно растет. Антиэкстремистское законодательство сейчас себя настолько дискредитировало, что любое упоминание преследования за экстремизм дает возможность раздуть пиаркампанию. Правоохранители понимают, что применять такую практику не очень удобно. Потому, мне кажется, разрастаться она не будет».

Михаил  Маглов,  активист  «Солидарности», переехал в Москву из Омска:

«В Омске  я состоял  в молодежном  «Яблоке», работал в нефтяной отрасли. Ситуация в регионах, конечно, разная. Слышал, что в Красноярске с политикой куда мягче. А у нас участие в протестах против милицейского произвола или из—за какихлибо студенческих проблем приводило и к отчислениям из вузов, и к явно незаконной слежке, и к насилию. Так, однажды некий «штатский» больше суток дежурил в моем подъезде, ожидая, когда я выйду из квартиры. А потом в этом же подъезде неизвестные битами избили моего товарища. Видимо, думали, что это я: избивая, называли его моим именем. На другого активиста напала якобы группа кавказцев с криком: «Бей русских!» Но это бред, у нас в городе и кавказцев—то немного. Омск — город миллионник, но при этом все всех знают, и оппозиционная деятельность крайне затруднена».

Ольга «Франческа» Иванова, журналистка, активистка «Левого фронта», перебралась в Москву из Краснодара:

«Пока я жила в Краснодаре, мою маму часто вызывали на беседы — тогда мне было только 19 лет (сейчас 25). Вызывал сотрудник краевой администрации, занимавшийся связями с общественностью. Сначала мне названивал, пытаясь на меня повлиять, а потом переключился на маму. Как и многие активисты из разных регионов, я собиралась поехать на контрсаммит в Питер в 2006 году против «Большой восьмерки», и на меня было совершено нападение. Я предполагала, что меня могут задержать, как и многих региональных активистов. Но недалеко от универа в три часа дня на меня просто напали двое мужчин. Утащили под дерево, высыпали все из рюкзака. Они не взяли ни золотые кольца, ни сережки, зато отобрали все вещи, нужные мне для поездки, и билет.

Я подала заявление в милицию, так и написала, что к делу причастны… ясно какие органы