Гражданская война в Испании 1936–1939

Следующий шаг Негрина был любопытной формой шантажа. Он прибыл на встречу с президентом Каталонии в его резиденции – кроме самого Компаниса, там были Таррадельяс, Сберт, Бош-Гимпера и Пи Суньер. Негрин заявил, что слишком устал и готов уйти в отставку, и предложил сменить его Компанису. Отличаясь ненасытным сластолюбием и чревоугодием, он якобы признался Компанису (поделившемуся этим с Асаньей), что является «животным и хочет, чтобы у него были развязаны руки для удовлетворения плотских желаний. Каждые десять дней – новая женщина»[906].

Компанис подверг Негрина резкой критике, но сказал, что тому следует остаться во главе правительства республики, поддерживая диалог с Женералитатом для устранения разногласий. На самом деле Негрину не было приемлемой альтернативы: его тесный альянс с коммунистами оставался единственным способом избежать полного паралича военной машины, ввязавшейся в самое отчаянное сражение всей войны. Однако шансов на согласие по вопросу об автономии Каталонии почти не было – Негрин был почти таким же централистом, как Франко. «Я сражаюсь с Франко не для возрождения глупого и ребяческого сепаратизма, – говорил он в июле. – Я воюю за Испанию и ради Испании… Есть только одна нация – Испания!»[907]

Негрин решил сформировать новое правительство, но ограничил изменения в своем кабинете заменой Айгуадера и Ирухо Хосе Моисом из каталонской коммунистической ОСПК и Томасом Бильбао из баскского «Национального действия» (Accion Nacionalista Vasca). После этого он отправился в Цюрих, официально – для участия в международной медицинской конференции, а на самом деле для тайных переговоров то ли с некими «профранкистскими немцами», как утверждал Асанья[908], то ли, согласно Хью Томасу[909], с германским послом во Франции графом Вельчеком, то ли, как гласит наиболее распространенная версия, с герцогом Альбой, чтобы попытаться нащупать выход из войны путем переговоров. Так или иначе, Негрин искал способ закончить войну и при этом нападал на своих противников за пораженчество.

Англо-итальянский договор, заключенный в апреле 1938 года, означал фактическое признание итальянской интервенции. Он стал серьезным ударом по надеждам республики на международную поддержку. Еще серьезнее было сентябрьское Мюнхенское соглашение – этот апофеоз умиротворения не только означал неизменность политики Британии в отношении Испании, именно оно подтолкнуло Сталина к выводу, что в интересах Советского Союза будет сблизиться с Гитлером. Советская помощь республике превращалась в помеху этому процессу.

Мюнхенское соглашение означало также оттягивание войны в Европе, на которую так рассчитывал Негрин, считая, что она заставит Великобританию и Францию помогать республике. Но в действительности он напрасно надеялся на существенную пользу от их гипотетического вмешательства – вряд ли британское правительство захотело бы помогать серьезно ослабленной республике в момент, когда все имеющееся оружие понадобилось бы самому Лондону. Кроме того, его активное вмешательство сделало бы жертвой Франко Гибралтар еще до начала осуществления программ защиты «Скалы».

С другой стороны, вторая потенциальная союзница республики, Франция, проявляла все больше недовольства доминированием британского правительства в ее внешней политике – французов постоянно принуждали к компромиссам во имя так называемого «демократического единства». При этом Чемберлен был даже ближе к Франко, Муссолини и Гитлеру в своей уверенности в политическом и нравственном разложении Франции.

Страх перед традиционным врагом, Германией, в сочетании с обидой на превалировавшие в британском правительстве антифранцузские настроения склонял даже консервативных армейских офицеров к мысли о вторжении в Каталонию для защиты республики. Однако французский Генеральный штаб был категорически против любых шагов, которые привели бы к войне на два фронта. Поэтому во время Чехословацкого кризиса он испытал большое облегчение, когда Франко (по совету Британии) заверил его в испанском нейтралитете в случае войны в Европе и гарантировал, что войска «оси» не приблизятся к пиренейской границе. Чиано был резко против этого ублажения Франции, зато германский и итальянский режимы получили заверения, что Франция и Великобритания ничем не помешают их вмешательству в Испании. Это, как уже говорилось выше, не мешало Франко маниакально бояться такого развития событий.