Гражданская война в Испании 1936–1939

Искажая действительность в худших советских традициях, Степанов набросился на Генеральный штаб и на Рохо за затягивание операции, которое было, дескать, «расчетом на обессиливание армии Эбро, на лишение ее способности к сопротивлению»[904]. Тот факт, что вся стратегия была разработана Негрином и коммунистами и что армией командовал коммунист, отказывавшийся отступать, естественно, не принимался во внимание. Ущербность всего плана в целом и вовсе осталась за кадром – а ведь очевидно было, что атака в секторе неподалеку от основных сил Маневренной армии гарантировала быстрое неприятельское контрнаступление. Широкая река за спиной в условиях подавляющего превосходства врага в воздухе, при котором было невозможно снабжение, – диспозиция, граничившая с идиотизмом; отказ отойти через неделю боев, показавших отсутствие шансов на достижение поставленной цели, вел к бессмысленному принесению в жертву целой армии, которую было некем возместить. Все это было не просто военной глупостью, а неизбежной расплатой за безумное пропагандистское ослепление.

Глава 32. Республика и кризис в Европе

Пока на Эбро продолжалась бойня, в тылу процветали завышенные ожидания, спровоцированные сверхоптимистической пропагандой. Первые донесения воодушевили даже склонного к пессимизму Асанью – мало кто в Барселоне понимал, что наступление провалилось уже к 1 августа.

Негрин тем временем пытался еще больше подчинить своей власти правительство: 5 августа он собрал заседание Совета министров и запросил утверждения 58 вынесенных смертных приговоров. Кроме этого, он представил проект указа о милитаризации военной промышленности Каталонии и о ее подчинении заместителю министра обороны, а также проект учреждения особого трибунала по делам финансовых спекулянтов, уличенных в вывозе капитала; еще один указ учреждал милитаризацию чрезвычайных трибуналов.

Все эти меры вызвали резкое возмущение пяти министров, в том числе Мануэля де Ирухо и Хайме Айгуадера (брата Артеми Айгуадера, участника событий мая 1937 года). Ирухо откровенно выступил против СИМ и скатывания к диктатуре, а Айгуадер доказывал, что указы Негрина противоречат автономному статусу Каталонии. Но Негрин, невзирая на протесты, добился при голосовании кабинета большинства. Управление цензуры постаралось не дать этой истории огласки: об утверждении смертных приговоров не был проинформирован даже Асанья. Когда известие о спорах все же просочилось, коммунисты поспешили обвинить баска Ирухо и каталонца Айгуадера в участии в «сепаратистском заговоре».

11 августа Ирухо и Айгуадер подали в отставку. Смертные приговоры были приведены в исполнение, и через два дня потрясенный Асанья записал в дневнике: «Таррадельяс сказал мне, что вчера расстреляли 58 человек. Ирухо прислал мне подробности. Ужасно! Я возмущен всей этой историей. Через неделю после (моей) речи о снисхождении и прощении они убивают эти 58 человек, ничего мне не говоря и не спрашивая моего мнения. Я узнаю об этом из прессы, постфактум»[905]. Негрин не моргнув глазом тем же вечером отбыл на фронт Эбро.

Началось активное обсуждение правительственного кризиса. Газета «La Vanguardia» (возможно, по просьбе самого Негрина) напечатала статью с предостережением о направленном против него перевороте и формировании «правительства капитуляции», которое станет искать мира с националистами. Коммунистическим войсковым формированиям было сказано отправлять телеграммы о поддержке главы правительства.

16 августа на встрече с Анасьей, названной президентом «незабываемой», Негрин, почти не скрывая угрозы, утверждал, что за ним стоит командование армии. Коммунисты и вправду были за него. Двумя днями раньше «Frente Rojo» провозглашала: «Перед лицом всех уловок рабочие, солдаты, весь народ твердо занимают сторону правительства и его главы Негрина».

Вряд ли мог быть совпадением проведенный в Барселоне в день встречи Негрина с Асаньей военный парад с участием танков и авиации на бреющем полете, устроенный XVII корпусом под командованием коммуниста Хосе дель Баррио. Эта неприкрытая демонстрация силы в тылу была двойной провокацией в момент, когда республиканцы дрались не на жизнь, а на смерть за Эбро. Бывшие либеральные и социал-демократические союзники Негрина были возмущены. Прието осудил премьер-министра за «навязывание своей воли остальному правительству бряцанием оружия на улицах Барселоны». Но протестовать было поздно: действия Негрина оказались заслонены еще более серьезными событиями. Европа просто не обращала внимания на ужасное жертвоприношение на Эбро, поскольку в конце лета 1938 года оказалась на пороге войны из-за Чехословакии.