Гражданская война в Испании 1936–1939

При всем том Чемберлен посчитал Мюнхенское соглашение дипломатическим триумфом – он был так доволен содеянным, что перед отъездом Чиано из Мюнхена предложил провести «четырехстороннюю конференцию для решения испанской проблемы»[913]. Очевидно, он полагал, что испанских республиканцев можно вразумить, как чехов, и убедить принести себя в жертву во имя того, что он считал европейской стабильностью.

Конец 1930-х годов был временем особенной склонности государственных мужей раздувать свое дипломатическое самомнение. Дипломатический успех в условиях напряженности манит блестящей перспективой политической «звездности». Как сказал Энтони Иден о Чемберлене, «премьер-министр должен быть готов к лести такого рода: она очень привлекательна, ей трудно воспротивиться». Это было верно также и в отношении Негрина, который – возможно, в силу своих неоспоримых и многогранных способностей – сильно переоценивал возможность успеха как следствия своей личной репутации и силы убеждения. Иначе трудно понять, как он мог положиться на столь неоправданный риск, как наступление на Эбро, как на основание для своих дипломатических шагов.

Собственно, заявление Негрина в Лиге Наций 21 сентября не стало для республики такой уж жертвой, так как количество иностранцев в Народной армии и так уже сильно сократилось. «Международная военная комиссия по наблюдению за выводом бойцов-неиспанцев из правительственной Испании» отмечала: «Можно говорить о том, что решение правительства Негрина вывести и отослать добровольцев разных наций под наблюдением Лиги Наций было принято в силу необходимости»[914]. Это был хитрый пропагандистский ход, потому что как республика, так и националисты сильно преувеличивали роль иностранцев в войне. В сентябре 1938 года в Интернациональных бригадах оставалось только 7102 человека, выбывших иностранцев заменили испанцы.

Рассказы о коммунистической охоте за еретиками и об обращении с добровольцами, пожелавшими уехать, ходившие во второй половине 1937 года, так сильно повлияли на их вербовку, что тоненький ручеек новичков никак не мог восполнить потери, понесенные при Теруэле и в Арагоне. По данным советской военной статистики, смертность среди неиспанцев в Интербригадах была к концу Арагонской кампании чуть менее 15 процентов. Общий уровень потерь принято считать равным 40 процентам. Международная военная комиссия, наблюдавшая за их выводом, удивлялась впоследствии немолодому возрасту многих иностранных добровольцев. Шведский полковник Риббинг обращал особенное внимание на своих соотечественников. «Относительно шведов, которых я проверял в Сант-Кирсе-де-Бесуаре, я записал: «Удивительно велико количество 40-летних и лиц старше 40 лет»[915].

На фронте Эбро план Негрина по выводу иностранцев не был доведен до сведения американцев, канадцев и британцев XV Интербригады, потому что она готовилась назавтра атаковать «точку 401», и известие могло бы повлиять на их боевой дух. В последнюю неделю сентября выживших отвели с фронта в Барселону для официального прощания, хотя более чем половина из них получила испанское гражданство и была переведена в Народную армию. Обычно это были те, кого на родине поджидала тайная полиция: немцы, итальянцы, венгры, граждане других стран Европы и Латинской Америки с диктаторскими режимами[916].

Тем не менее Андре Марти переписал последнюю передовицу газеты Интербригад «Volunteer for Liberty» («Доброволец свободы») и призвал «борцов-антифашистов» вернуться в родные страны и возглавить там борьбу с фашизмом. Это был завуалированный намек на то, что убежище в СССР будет предоставлено только избранным руководящим кадрам. Марти тоже пугало, что доказательства учиненных их массовых казней станут угрозой его будущему, и сотрудникам штаба в Альбасете с трудом удалось спастись и не пасть жертвами его мании спрятать правду[917].

28 октября, через семь недель после отзыва с фронта, Интербригады прошли волнующим прощальным парадом по барселонскому проспекту Диагональ. Парад принимали президент Асанья, Негрин, Компанис и генерал Рохо, а также многие другие руководители республики. Улицы заполнили 300 тысяч человек, поднятые в воздух самолеты были готовы защитить их от налета авиации националистов. Пассионария в своей речи сказала: «Товарищи интербригадовцы! Политические и государственные соображения, забота о том самом деле, ради которого вы с такой безграничной щедростью проливали свою кровь, вынуждают вас покинуть нас и отправиться кому на родину, кому в вынужденное изгнание. Вы можете уезжать с гордо поднятой головой. Вы – история, вы – легенда. Вы – героический пример солидарности и всемирности демократии. Мы вас не забудем, и, когда олива мира вновь оденется листвой, смешанной с лаврами победы Испанской республики, – ждем вас обратно!»[918]