Гражданская война в Испании 1936–1939

Тем временем в Эстремадуре республиканское наступление, позволившее занять 500 квадратных километров, захлебнулось из-за проливных дождей. Больше оно не смогло возобновиться. Причиной стали действия неприятельской авиации, а также то, что танки и артиллерия вязли в грязи. Националисты контратаковали и 22 января отбили Пераледу-дель-Саусехо, через три дня – Фуэнтеовехуну.

В Каталонии республиканский Генштаб наметил направления отхода, но это было чистой воды теоретизированием. «Только когда пала Таррагона, – писал Степанов, – мы поняли, что вокруг Барселоны нет линии Мажино, которую воображали некоторые наши военные лидеры. Не было ни километра траншей»[942].

Республиканские власти объявили 9 января мобилизацию контингента 1922 года рождения, который полагалось призвать только в 1942 году. Через неделю была объявлена всеобщая мобилизация граждан обоих полов от 17 до 55 лет. На военные рельсы ставилась вся промышленность, весь транспорт[943]. Но эти меры слишком запоздали и не принесли никакого результата, оставшись лишь актами отчаяния: силы националистов имели уже шестикратное превосходство. Многие подразделения республиканцев остались не только без боеприпасов, но даже и без оружия. Оборона города была невозможна: от высокого боевого духа и решимости 1936 года теперь ничего не осталось. Сопротивление началось бы только в случае окружения города, а не в условиях, когда оставался открытым коридор для бегства к французской границе.

После падения Таррагоны ВВС националистов не прекращали бомбардировок города, однако Франко продолжала пугать возможность французского вторжения. 17 января Рихтхофену пришлось снова его обнадежить: французам было уже поздно посылать войска. Националисты и их союзники были теперь убеждены, что смогут довести кампанию до конца, не обращая никакого внимания на реакцию из-за рубежа.

У республиканцев Негрин созвал 18 января экстренное заседание Совета министров, на которое были также приглашены Компанис и Мартинес Баррио. На нем после двух с половиной лет войны Негрин объявил наконец военное положение, что теперь было жестом, совершенно лишенным содержания. Для Федерики Монтсени, как почти для всех остальных, война была окончательно проиграна. «Больше испанский народ ничего не мог, – писала она. – Любое решение, нацеленное на спасение жизней… казалось нам коллективным избавлением»[944].

Утром 22 января генерал Рохо доложил Негрину, что фронта больше нет[945]. В тот же день Негрин приказал всем правительственным учреждениям выехать из Барселоны в Жерону и Фигерас. Дивизии Солчаги и Ягуэ уже переходили через реку Ллобрегат, корпуса Муньоса Грандеса и Гарсиа Валиньо атаковали Сабаделл и Тарасу, итальянцы Гамбары наступали на Бадалону. «За двое суток до вступления в Барселону противника, – писал Рохо, – город вымер»[946].

Ночью 25 января Луис Компанис позвонил своему другу Жозепу Андреу-и-Абелло, председателю Апелляционного суда Каталонии, и пригласил его на ужин. Потом они поехали по опустевшим улицам в центр старого города. Ветер носил листовки с призывами защищаться до конца и выброшенные удостоверения личности. «Никогда не забуду ту ночь, – вспоминал много лет спустя Абелло. – Стояла полная, страшная тишина, как бывает в кульминационный момент трагедии. На площади Сан-Жауме мы попрощались с Женералитатом и с городом. Было два часа ночи. Передовые части армии националистов уже были в Тибидадо, подошли к Монтжуику. Мы не верили, что сможем вернуться»[947].

Компанис вернуться смог, но не по своей воле: осенью следующего года гестапо схватит его во Франции – он будет передан представителям националистов и переправлен назад через границу. Президента Женералитата признают виновным в «военном мятеже», приговорят к смертной казни и казнят на горе Монтжуик 15 октября 1940 года.

Большая часть населения Барселоны, охваченная страхом, покинула город. В городе вспыхивали пожары, в них сгорели многие документы[948]. Готовясь к трудному пути, люди грабили магазины. Прибрежные дороги, ведущие на восток, были забиты автобусами, тяжелыми грузовиками, фургонами, автомобилями, телегами, доверху груженными матрасами, домашним скарбом, чемоданами и баулами, а также измученными женщинами и детьми. Некоторые мужчины толкали тяжелые тачки, но было трудно понять, как они смогут перевалить с ними через Пиренеи.

Военные колонны отбрасывали еще более тоскливую тень на всю безрадостную картину бегства. Тереса Памиес, молодая коммунистка из ОСПК, так описывала увиденное: «Во всем бегстве из Барселоны 26 января мне больше всего запомнилась толпа раненых перед госпиталем Валькарса. Увечные, все в бинтах, полуголые, несмотря на холод, они рвались к дороге, умоляя не бросать их, не оставлять на милость победителей… Безногие ползли, потерявшие одну руку задирали уцелевшую, сжатую в кулак, самые юные плакали от страха, старшие кричали от ярости и проклинали тех из нас, кто, спасаясь бегством, бросал их на произвол судьбы»[949].