Гражданская война в России (1918–1922 гг.)

Характерно, что после установления советской власти всем бывшим солдатам и офицерам, беженцам и чиновникам было предложено добровольно явиться на сборные пункты ЧК и зарегистрироваться, что они дисциплинированно и сделали, чем фактически облегчили чекистам собственное уничтожение. Чем объяснить столь феноменальную беспечность, наивность, нежелание смотреть в глаза действительности, проявленную представителями привилегированных сословий императорской России на Южном берегу Крыма даже тогда, когда в стране уже несколько лет полыхал огонь Гражданской войны, а большевики уже дважды, пусть недолго, правили Крымом, учиняя обыски, аресты и расстрелы классовых врагов, что сопровождалось продовольственным кризисом («Зимой 1917–1918 годов была страшная нехватка продуктов питания, просто было мало еды», – пишет Урусов734)?

Почему вплоть до своей трагической кончины эти люди как ни в чем не бывало наслаждались «светской жизнью в своем кругу», посещали званые чаепития, музицировали, играли в теннис, а некоторые, вроде семьи И. С. Мальцова, уже будучи эвакуированными на безопасную Мальту, зачем-то вернулись, чтобы встретить собственную погибель? Любопытны документы национализации имения И. С. Мальцова в феврале 1921 г., обнаруженные краеведом М. М. Петровой в Государственном архиве республики Крым, в которых сохранилось детальное описание обстановки особняка735. Дорогая мебель, сервизы, подзорная труба, деревянный резной пюпитр, набор для лаун-тенниса на 20 шаров с четырьмя сетками, микроскоп, гигроскоп, компас, вольтметр, бинокль, чертежные приборы, сигары, щипцы и прибор для их обрезания, пепельницы, коллекция монет, бильярд фабрики Бриген с 10 киями в специальной подставке – вот что среди прочего увидели в доме Мальцовых члены комиссии Санаторно-курортного управления Симеизского подрайона в составе председателя, заведующего хозяйственным отделом Ю. А. Быховского и переписчика того же отдела Лещенкова, представителя Управления южнобережскими советскими хозяйствами в Крыму тов. А. П. Коренева, заведующего имением «Новый Симеиз» (бывшее И. С. Мальцова) Н. А. Ральцевича, членов рабоче-контрольного комитета того же имения В. К. Баскакова и С. Н. Лифляндцева 24 февраля 1921 г., составляя акт приемки всего имения. Очевидно, что вплоть до самого конца хозяева жили так, как будто ничего страшного не происходит, пренебрегая элементарным чувством самосохранения, следуя привычному десятилетиями распорядку, как и засвидетельствовали в своих мемуарах и П. С. Урусов, и С. К. Маковский.

Приблизиться к пониманию этого странного, на первый взгляд, феномена можно, если воспользоваться концептом «праздного класса», введенным в научный оборот норвежско-американским социологом Торстеном Вебленом на рубеже XX в. По Т. Веблену, институт «праздного класса» получает свое наивысшее развитие в феодальном обществе, однако наследуется и обществом капиталистическим, где «характерной чертой классовых особенностей все так же является различие между видами деятельности, подобающими отдельным классам <…> С незначительными исключениями соблюдается правило: верхние слои общества не заняты производительной деятельностью, и эта незанятость есть экономическое выражение их высокого положения»736.

Нарочитая праздность, таким образом, «являясь общепризнанным свидетельством обладания богатством, закреплялась в образе мысли людей как нечто, что само по себе обладает значительными достоинствами и существенно облагораживает»737. Представителей «праздного класса» интересовала не максимизация прибыли для дальнейших инвестиций в бизнес, а расходы на изысканную роскошь. Они стремились к воспроизводству этой показательной праздности, цель которой было укрепление личного статуса, богатства и престижа, прежде всего в своих собственных глазах. Позже французский социолог Пьер Бурдье развил аргумент Веблена, показав, что если экономическая власть – это прежде всего возможность дистанцироваться от нужды, то это дистанцирование всегда будет проявляться в «демонстративном потреблении»: именно таким образом экономический капитал превращается в более символический социокультурный капитал738. Концепт Веблена легко подтверждается в и сегодняшнем капиталистическом обществе.

По Веблену, нематериальными свидетелями показательной праздности, помимо незанятности в какой-либо производительной деятельности и «демонстративного потребления» предметов роскоши, являются «квазинаучная или квазихудожественная деятельность… знания о мертвых языках и оккультных науках, различного рода семейном музицировании и самодеятельном искусстве, о том, как следует сегодня одеваться, обставлять жилье и какой иметь выезд, об играх и развлечениях»739.