Гражданская война в России. За правду до смерти

Моральным оправданием и поводом для вмешательства в русскую революцию для Запада стали страстные призывы правых и либеральных кругов российской общественности, борцов за «народоправство и Великую Россию». Настроения именно этой «общественности» передавал С. Мельгунов: «“Вооруженная интервенция” – всеобщая мечта»{1052}. Принадлежащий этой же среде герой И. Бунина «горячо поносил союзников: входят в переговоры с большевиками вместо того, чтобы идти оккупировать Россию»{1053}.

При этом эти «пламенные патриоты» совершенно отчетливо понимали, к чему приведет вовлечение во внутреннюю борьбу внешних сил. Например, П. Дербер, глава Западно-Сибирского правительства, предупреждал Колчака накануне интервенции: «Вы должны их (союзников) предупредить и о гражданской войне, которая возникнет в тылу у иностранных войск, и о терроре, который разовьется в случае осуществления комбинации власти сверху… Вообще нужно им (интервентам) дать понять, что своими действиями они объединяют всех с большевиками, так как никогда организованные общественные силы городские и земские самоуправления, кооперативы, организации… объединяющие миллионы крестьян, национальные организации и другие не примирятся с иностранной властью в образе русского Хорвата или авантюристической организации вроде Дальневосточного Комитета»{1054}.

Аналогично во время Французской революции именно интервенция стала основной причиной беспощадного террора. В июле 1793 г. началась иностранная интервенция, а уже 4 и 5 сентября прошли народные выступления под лозунгом «Хлеба и Террора!», положившие начало якобинскому террору. В России события разворачивались по аналогичному сценарию, подчеркивая эту объективную и неизбежную закономерность. В июле 1918 г., при поддержке западных послов, произошел эсеровский мятеж. 1 августа с высадки интервентов в Архангельске официально началась иностранная интервенция, а спустя месяц, точно так же, как и во Франции веком раньше, – 4–5 сентября был объявлен красный террор.

При этом сами цивилизованные и «демократические интервенты» никак не реагировали на тот террор, к которому привело их вмешательство в Гражданскую войну: «Притворная неосведомленность великобританского посланника по вопросу о диких эксцессах, совершенных чехословаками, об их несчетных, вопиющих преступлениях может вызвать лишь усмешку презрения ввиду многочисленных, разнообразных свидетельств, удостоверяющих совершение ими этих злодеяний…, – отмечал нарком Г. Чичерин, – потоки крови на улицах городов и деревень – за все эти ужасы, которых было так много во всей области оккупации ослепленных чехословацких агентов английского и французского капитала, ответственность падает на их действительных вдохновителей и авторов, на британскую и французскую олигархию»{1055}.

Возникший на штыках чехословаков КОМУЧ начал свою деятельность с массового террора против большевиков и им сочувствующих[44]. По словам С. Мельгунова, Комитет Учредительного собрания «облекал в одежду формальной законности репрессии, происходившие в порядке повседневности»{1056}. Ответом большевиков стала дальнейшая мобилизация власти.