Гражданская война в России. За правду до смерти

В плен белые и красные стали брать лишь с 1919 г., по мнению Деникина, это было связано с тем, что «только много времени спустя, когда советское правительство кроме своей прежней опричнины привлекло к борьбе путем насильственной мобилизации подлинный народ, организовав Красную армию, когда Добровольческая армия стала приобретать формы государственного учреждения с известной территорией и гражданской властью, удалось мало-помалу установить более гуманные и человечные обычаи, поскольку это вообще возможно в развращенной атмосфере гражданской войны. Она калечила жестоко не только тело, но и душу»{1203}.

Член правительства Северной области Б. Соколов при этом отмечал: как только одна сторона начинала проявлять гуманное отношение к пленным, то «происходило своеобразное смягчение обычно беспощадной гражданской войны. Красные, узнав, что на белой стороне не расстреливают, стали тоже воздерживаться от применения расстрелов»{1204}.

«К осени 1918 г. жестокий период Гражданской войны на истребление был уже изжит. Самочинные расстрелы пленных красноармейцев были исключением и преследовались начальниками. Пленные многими тысячами поступали в ряды Добровольческой армии{1205}, – в то же время вспоминал Деникин. – В ноябре я отдал приказ, обращенный к офицерству, оставшемуся на службе у большевиков, осуждая его непротивление и заканчивая угрозой: «Всех, кто не оставит безотлагательно ряды Красной армии, ждет проклятие народное и полевой суд русской армии – суровый и беспощадный»{1206}.

У большевиков, в ноябре 1918 г. «Для агитации среди белых Бронштейн (Троцкий) составил лично и выпустил воззвание: «Милосердие по отношению к врагу, который повержен и просит пощады. Именем высшей военной власти в Советской республике заявляю: каждый офицер, который в одиночку или во главе своей части добровольно придет к нам, будет освобожден от наказания. Если он делом докажет, что готов честно служить народу на гражданском или военном поприще, он найдет место в наших рядах…». Для Красной армии приказ Бронштейна, отмечал Деникин, звучал уже иначе: «Под страхом строжайшего наказания запрещаю расстрелы пленных рядовых казаков и неприятельских солдат. Близок час, когда трудовое казачество, расправившись со своими контрреволюционными офицерами, объединится под знаменем советской власти…»{1207}