– Слушай, а я ведь знаю это место! – сказал он. – Это дом в деревне Мухино, мать меня в детстве туда возила. Там жила ее дальняя родственница, тетя Шура. По возрасту она мне годилась в бабушки, но велела звать себя тетей. Я маленький совсем был, но помню.
– А потом…
– А потом она умерла, и в тот дом мы больше не ездили, он ее родственникам достался по наследству.
– Едем сейчас туда! – неожиданно для себя произнесла я.
Алексей посмотрел на меня очень внимательно и сказал, что ребят отпустит и сам поведет. Поесть мы так и не успели.
Сон, такой чудесный сон, оборвался. Сон, в котором она танцевала в древнем полуразрушенном храме, среди таких же смуглых, воздушных танцовщиц…
Она снова была в грязной, тесной и холодной камере. В камере, где она была обречена провести свои последние дни, дожидаясь приведения в исполнение смертного приговора.
– Господин майор… – пролепетала женщина слабым, прерывающимся голосом. – Господин майор…
– Мне передали, что вы хотели видеть меня! – отчеканил майор, остановившись в дверях камеры. – Что вы можете мне сообщить? Новые сведения о вашей шпионской деятельности? Имена своих связных и сообщников?
– Господин майор, это невыносимо! – Женщина с трудом поднялась с узкой койки и обвела затравленным взглядом тесную и темную камеру. – Эта камера невыносима! Эта сырость, и грязь, и холод… этот убийственный холод!
– Чего же вы хотели, мадам? – В голосе майора прозвучала насмешка. – Вы думали, что шпионов содержат в отеле «Савой»? Что их кормят трюфелями и устрицами?
– Господин майор! Имейте хоть каплю сожаления! Я женщина, для меня немыслимо находиться в такой грязи! Здесь пауки, и тараканы, и мокрицы! Прикажите дать мне хотя бы кусок туалетного мыла! Я хочу вымыться! Я сама себе противна!
– Вы вполне заслужили эту участь.
– Но вы офицер, господин Леру! Вы французский офицер! Вы не можете так жестоко обращаться с женщиной! Представьте, каково мне в этой грязи!
– Ладно, так и быть, – майор поморщился, – кусок мыла я прикажу вам передать.
– Благодарю вас, – женщина опустила глаза, – если можно, пусть это будет фиалковое мыло Коти. И еще одно… пожалуйста, верните мне мой гребень…
– Гребень? – Майор удивленно поднял брови. – О чем вы говорите? Какой гребень?
– Тот, что вы конфисковали при аресте. Простой гребешок с тремя цветными стеклышками.
– Я не знаю, где он.
– Но господин Леру, я вас умоляю… ведь вы офицер, французский офицер…
– Зачем вам этот гребень? Я распоряжусь, чтобы вам принесли другую расческу.
– Нет, господин майор, мне нужен именно этот гребень! Я очень прошу вас…
– Ничего вам не обещаю. Я могу лишь обещать вам, что ваши мучения скоро завершатся.
– Вот как?
– Да, ваш приговор очень скоро будет приведен в исполнение.
– Скоро? Как скоро?
– Не более чем через неделю.
И снова Маргарита вспомнила хрустальный шар уличной гадалки, вспомнила возникавшие в нем картины… последней была лужайка перед крепостной стеной, и десять солдат с заряженными винтовками, и офицер с перчаткой в руке…
И она, Маргарита Мак Леод, стоит перед строем солдат, беззащитная и жалкая…
Маргарита снова осталась одна. Одна в сырости и темноте тюремной камеры, один на один с ожиданием неминуемой смерти, которая с каждым часом становилась все ближе, все реальнее, все неотвратимее…
Краем глаза она заметила вкрадчивое движение в углу камеры и вспомнила, что она здесь не совсем одна. Там, в этом углу, жил ее сокамерник, ее товарищ по заключению – большой паук с черным крестом на спине.
Паук жил здесь до нее, он останется и когда ее не станет. Эта камера – его дом. Именно он ее настоящий хозяин, ее постоянный обитатель. Он занят своим бесконечным делом – плетет и плетет паутину, а потом сидит в укромном углу и ждет, когда в эту паутину попадется какое-нибудь неосторожное насекомое.
Маргарита вспомнила того человека, который виновен в ее несчастьях… полковника Николаи. Как этот паук, он сидит где-то в укромном месте, раскинув свою паутину по всей Европе, и ждет, когда в эту паутину попадется доверчивая и легкомысленная душа вроде нее, вроде Греши Мак Леод…
Маргарита встрепенулась, вскочила с койки. Ей вдруг пришло в голову, что это пришел какой-то вестник, что он принес указ о помиловании от президента.
Но это был всего лишь ее импресарио, месье Гастон. Впрочем, посланцы судьбы иной раз принимают самые невзрачные, самые обыденные обличья.
– Ты видел Жоржа? Ты с ним говорил? Ты передал ему, что я хочу его видеть?
– Извини, дорогая, но Жорж куда-то уехал. Никто не знает куда. Во всяком случае, его нет в Париже.