Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Этой же потребности в искуплении обязана была своим возникновением орфическая секта, получившая в VI веке широкое распространение. Самым знаменитым представите­лем ее был афинянин Ономакрит, который находился в тес­ной дружбе с сыновьями Писистрата и позднее разделил с ними изгнание. Новая вера имела свои священные писания, автором которых был, по преданию, фракийский певец Ор­фей, сын музы Каллиопы и Мусея, сына Селены. В них была развита совершенно своеобразная мифология, в которой главную роль играл Загрей („мощный охотник"), сын Зевса и Персефоны, повелитель мертвых. Далее, орфики верили в переселение душ и учили, что наша душа в наказание за со­вершенные в прошедшей жизни преступления подвергается заточению в теле. С этой точки зрения употребление живот­ной пищи должно было казаться каннибализмом, и кровавые жертвы были исключены из культа. Таким образом, истин­ная жизнь начиналась для орфиков лишь за гробом; средст­вами для достижения там блаженства были, наряду с нравст­венно чистой жизнью, строгое, доходившее подчас до аске­тизма соблюдение обрядовых предписаний, но главным об­разом умилостивление богов при помощи религиозных та­инств, доступное каждому верующему. Этим церемониям приписывали даже силу избавлять умерших от мук Тартара. Странствующие жрецы, часто весьма сомнительной нравст­венности, переходили из города в город и проповедовали свое учение, которое действительно имело много последова­телей.

Подобные же цели преследовал и современник Ономакрита, самосец Пифагор. Он также принял догмат переселе­ния душ со всеми его последствиями, а предписанные им богослужебные обряды имели много общего с обрядами ор­фиков. Но он был не только религиозным реформатором, но и одним из самых образованных людей своего времени; по­этому темная орфическая мифология не могла удовлетворять

его. В основанной им школе ревностно изучали математику и астрономию, и весьма вероятно, что толчок к этому дан был самим основателем. Знаменитое учение о числах, на ко­тором построена была система позднейших пифагорейцев, по крайней мере в своих основных чертах, принадлежало, вероятно, самому Пифагору. Но на его родине, в Ионии, это учение встретило мало сочувствия. Поэтому он удалился на запад и основал там, в ахейских колониях, расположенных при Тарентском заливе, тайный религиозный союз, к кото­рому скоро примкнула большая часть знати и который, бла­годаря тесному единению своих членов, был в состоянии даже захватить в свои руки политическую власть в Кротоне и Метапонте и удержать ее на продолжительное время.

В такую религиозно настроенную эпоху особенно важ­ное значение должно было приобрести узнавание воли бо­жества. Древнее гадание по полету птиц, как оно производи­лось в гомеровский период, не могло удовлетворять этой потребности. Уже в гимне к Гермесу говорится, что не по всякому появлению птиц можно узнать судьбу; точно так же и Гесиод, подобно гомеровскому Гектору, сомневается в зна­чении искусства прорицания. Стали искать более верный метод и нашли его в гадании по внутренностям жертвенных животных. Угодными жертвами для божества были только совершенно беспорочные животные; поэтому, если при за­клании оказывалось, что внутренности животного представ­ляют какие-нибудь отклонения от нормы, цель жертвопри­ношения считалась не достигнутой; отсюда естественно бы­ло заключить, что божество вообще не одобряет предпри­ятия, при начале которого была принесена ему данная жерт­ва. Это было важное открытие, так как этот способ имел то преимущество, что им можно было пользоваться во всякое время и что исключалось всякое сомнение относительно во­ли божества. Поэтому гадание по внутренностям жертвен­ных животных, еще совершенно неизвестное Гомеру и Гесиоду, ко времени Персидских войн было уже во всеобщем употреблении и достигло высокого развития.

Рука об руку с этим искусством шло развитие оракулов. Вся Греция покрылась местами прорицания, между которы­