Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Наиболее выдающимся вождем ее был теперь Демосфен из Пеании, один из первых адвокатов и ораторов афинских, выступивший на политическое поприще во время союзниче­ской войны (выше, с.251—252). Молодой, одушевленный мыслью о величии своего родного города, он совершенно не в состоянии был понять и оценить ту политику концентра­ции сил, посредством которой Эвбул старался залечить ра­ны, нанесенные государству несчастной войной. Поэтому Демосфен при каждом удобном случае резко выступал про­тив правительства, как по вопросу о союзе с Мегалополем, по делу Родоса, при обсуждении фракийских дел; но глав­ным образом он неустанно требовал энергичных военных действий против Филиппа, в котором он раньше большинст­ва своих сограждан увидел опаснейшего врага Афин. Будучи новичком на политическом поприще, он, разумеется, не мог одержать верх над всемогущим государственным деятелем, пока, наконец, заключение союза между Олинфом и Афина­ми не свело Эвбула и Демосфена на пути к одной и той же цели. Теперь Демосфен потребовал, чтобы в Македонию бы­ло послано гражданское войско и чтобы деньги, предназна­ченные на устройство празднеств, были употреблены на ве­дение войны; но когда оба эти предложения были приняты, Олинф находился уже в руках Филиппа. Против посылки войска в Эвбею он восставал, как против бесцельного дроб­ления наличных сил: исход дела и тут оправдал его предска­зание. Все это должно было в такой же мере возвысить авто­ритет Демосфена в глазах граждан, в какой неудачный исход войны ослабил влияние его противников; и если ему еще далеко было до того, чтобы самому взять в руки бразды правления, то уже теперь было ясно, что он призван играть видную роль в событиях ближайших лет.

Но как настойчиво ни требовал до сих пор Демосфен энергичного продолжения войны, — теперь и он не мог не сознавать, что Афины настоятельно нуждаются в покое. Фи­нансовые ресурсы государства были совершенно истощены; дело дошло до того, что правительство не могло даже пла­тить жалованье судьям, так что некоторое время суды оста­вались закрытыми. Между тем вовне Афины были почти совсем изолированы. Тщетно пытались они под потрясаю­щим впечатлением разрушения Олинфа призвать эллинов к национальной войне против Филиппа; ни одна рука не под­нялась на защиту Афин. При таких условиях продолжение войны могло вести только все к новым потерям, потому что Македония была неуязвима для Афин, тогда как Филиппу ничто не мешало двинуть свое войско против Херсонеса, обладание которым составляло для Афин вопрос жизни.

Отношения Афин к Фокиде также в последние годы ста­новились все более натянутыми; в конце концов дело дошло до того, что Фалек открыто поддержал восстание Эвбеи про­тив Афин (348 г.). Между тем дельфийская храмовая казна стала истощаться, наемники начали обнаруживать непокор­ность и оппозиция одержала верх в стране. Фалек был, нако­нец, смещен с должности и высшее начальство вручено трем стратегам, Дейнократу, Каллию и Софану. Одновременно было открыто следствие относительно употребления свя­щенных сумм; казначей Филон, заведовавший финансовым управлением, был допрошен под пыткою и казнен вместе со своими соучастниками, которых назвал под пыткою; имуще­ство осужденных было конфисковано (347 г.). Затем были отправлены послы в Афины и Спарту с предложением пере­дать этим государствам фермопильские укрепления. Там, разумеется, с радостью приняли это предложение; стратег Проксен, крейсировавший с аттической эскадрой в Эвбейском проливе, получил приказ занять Фермопилы; затем бы­ло постановлено призвать к оружию всех граждан до 50-летнего возраста и отправить это ополчение в Фокиду (нача­ло 346 г.). Туда же двинулся с отрядом в тысячу гоплитов царь Архидам. Между тем в Фокиде произошел переворот; Фалек снова захватил в свои руки верховное начальство и вовсе не имел желания отдаться во власть Афин и Спарты. Поэтому фокейские послы по возвращении их из Афин были брошены в темницу, и Проксену, когда он явился перед Фермопилами, предложено уйти назад; царю Архидаму по­советовали заняться собственными делами, вместо того что­бы соваться в Фокиду.