Грегорианец. Четвёртый

Нельзя не отметить, что герцог Легг Ашер, несмотря на полное одиночество, в котором очутился, не почувствовал страха. Одной из более замечательных черт характера этого достойного вельможи была жажда приключений и любовь ко всему романтическому. Смелый, мужественный и предприимчивый, он не впервые рисковал жизнью при подобных обстоятельствах. Герцогу было известно, что послание её величества, императрицы Жанны, заставившее его примчаться в Гранж, было подложным и должно заманить его в ловушку. Но, вместо того чтобы вернуться в Роклэнд назад на планету империи Рош, он, пользуясь случившимся, просил передать ей, что не уедет, не повидавшись. Жанна вначале решительно отказала, затем, опасаясь, что герцог, доведенный её отказом до отчаяния, натворит каких-нибудь безумств, уже решилась принять его, с тем чтобы упросить незамедлительно улететь с Гранжир. Вопреки задумке в тот самый вечер, когда она приняла это решение, похитили бедняжку Бон, которой было поручено отправиться за герцогом и провести его в Гартман. Два дня никто не знал, что с нею, и всё остановилось. Однако, лишь только кристина, вырвавшись на свободу, повидалась с Лау Ортом, всё снова пришло в движение, и она довела до конца опасное предприятие, которое, не будь она похищена, осуществилось бы тремя днями ранее.

Оставшись один, герцог подошел к зеркалу. Форменное обмундирование имперского легионера очень шло ему. Экзоскаф лёгкого бронирования нанитами и куртка со вставками бронепластин, неизменный плащ с капюшоном…

Ему было тридцать пять лет, и он недаром слыл самым красивым вельможей и самым изысканным кавалером как в Гранжире, так и в Роше.

Любимец двух императоров, обладатель многих миллионов, пользуясь неслыханной властью в своей империи, которую он по своей прихоти то будоражил, то успокаивал, подчиняясь только своим капризам, герцог Роклэндский, вёл сказочное существование, способное даже спустя столетия вызывать удивление потомков.

Уверенный в себе, убежденный в том, что законы, управляющие другими, не имеют к нему отношения, безмерно уповая на свое могущество, он шёл прямо к намеченным целям, поставленным себе, хотя бы они и были так ослепительны и высоки, что всякому другому казалось бы безумием даже помышлять о них. Все это вместе придало ему решимости искать встречи с прекрасной и недоступной Жанной, ослепив её, быть может, пробудить в ней любовь.

Итак, Легг Ашер остановился, как мы уже говорили, перед зеркалом. Поправив свои прекрасные золотистые волосы, несколько примятые статусной легионерской шляпой, закрутив усы, преисполненный радости, счастливый и гордый тем, что близок долгожданный миг, герцог улыбнулся своему отражению, полный гордости и умопомрачительных надежд.

В эту самую минуту отворилась дверь, замаскированная в обивке стены, и в комнату вошла женщина. Герцог увидел её отражение в зеркале. От неожиданности вскрикнул, ведь это была она – императрица!

Жанне было в то время лет двадцать шесть или двадцать семь, и она находилась в полном расцвете своей девичий красоты. У неё была походка богини. Отливавшие изумрудом зелёные глаза казались совершенством красоты и были полны нежности и в то же время изыска и величия.

Изящный, но слишком маленький ярко-алый рот не портила нижняя губа, слегка выпяченная, как у всех отпрысков имперского дома. Она была прелестна, когда улыбалась, но умела выразить и глубокое пренебрежение.

Кожа её славилась своей нежной и бархатистой мягкостью, руки и плечи поражали красотой очертаний, и все поэты эпохи воспевали их в своих стихах. Наконец, волосы, белокурые в юности и принявшие постепенно каштановый оттенок, завитые, слегка припудренные, очаровательно обрамляли её лицо, которому самый строгий критик мог пожелать разве что несколько менее яркой окраски, а самый требовательный скульптор, добавил бы больше тонкости в линии носа.

Герцог Ашер на мгновение застыл, ослепленный красотой. Никогда Жанна Гранжирская не казалась ему такой прекрасной во время балов и увеселений, как сейчас, когда она, в простом платье белейшего шёлка, вошла в комнату в сопровождении Фании, единственной из её прислужниц, не ставшей ещё жертвой ревности императора и происков кардинала Лау Гише.

Жанна сделала шаг навстречу герцогу, тот упал к её ногам и, раньше чем императрица успела помешать ему, поднес край её платья к своим губам.

– Милорд, герцог, вы уже знаете, что не я продиктовала то злосчастное письмо?

– О да, ваше величество! – нежно прошептал герцог. – Я знаю, что был глупцом, поверив, что мрамор может ожить. Что же делать? Когда любишь, так легко поверить в ответную любовь, а затем, я совершил это путешествие недаром, если я все же вижу вас.