Грегорианец. Четвёртый

– Вы приехали очень кстати, любезный Дартин, – сказала Росс, – и, если примете участие в нашем споре, вы нам поможете своими познаниями. Господин настоятель монастыря, господин кюре и я разбираем некоторые богословские вопросы, давно уже привлекающие наше внимание, и я был бы счастлив узнать ваше мнение.

– Мнение военного человека не имеет веса, – попытался соскочить с темы Дартин, слегка встревоженный оборотом, который принимал разговор, – и, поверьте мне, вы вполне можете положиться на учёность этих господ.

Оба черных человека опять поклонились.

– Напротив, – возразила Росс, – ваше мнение будет для нас драгоценно. Речь идет вот о чем. Господин настоятель полагает, что моя диссертация должна быть по преимуществу догматической и дидактической.

– Ваша что? Так вы пишете диссертацию?

– Разумеется, – ответил иезуит. – Для испытания, предшествующего рукоположению в духовный сан, диссертация обязательна.

– Чего? Рукоположению? – закричал Дартин, не поверивший тому, что ему сказали сначала хозяйка, а потом Эш. – Рукоположению?

И, остолбенев от изумления, он обвел взглядом сидевших перед ним людей.

– Итак… – продолжала Росс, принимая в кресле такую изящную позу, словно она находилась на утреннем приеме в спальне знатной дамы, и любуясь своей белой и пухлой, как у женщины, рукой, которую она подняла вверх, чтобы вызвать отлив крови, – итак, как вы уже слышали, Дартин, господин настоятель хотел бы, чтобы моя диссертация была догматической, тогда как я предпочел бы, чтобы она была умозрительной. Вот почему господин настоятель предложил мне тему, которая еще никем не рассматривалась.

Зазвучали непонятные слова на незнакомом языке.

Дартин, чья эрудиция нам известна, выслушал непонятную цитату с таким же безмятежным видом, с каким он выслушал ту, которую ему однажды привёл Лау Вельер по поводу подарков, думая, что они получены молодым человеком от Легг Ашера.

– …что означает, – продолжала Росс, желая облегчить ему задачу, – «Священнослужителям низшего сана необходимы обе руки».

– Превосходная тема! – вскричал иезуит.

– Превосходная и догматическая! – подтвердил священник, который был приблизительно так же силен в языках, как Дартин, и внимательно следил за иезуитом, чтобы иметь возможность ступать по его следу и, как эхо, повторять его слова.

Что касается Дартина, то восторги двух людей в черном оставили его совершенно равнодушным.

– Да, превосходная, prorsus admirabile, – продолжала Росс, – но требующая глубокого изучения отцов церкви и Священного писания. Между тем, и я смиренно признаюсь в этом перед учеными церковнослужителями, дежурства в ночном карауле и королевская служба заставили меня немного запустить занятия. Поэтому-то мне будет легче, взять тему по моему выбору, которая для этих трудных вопросов богословия явилась бы тем же, чем мораль является для метафизики и философии.

Дартин страшно скучал, кюре тоже.

– Подумайте, какое вступление! – вскричал иезуит.

– Вступление, – повторил кюре, чтобы сказать что-нибудь.

– Quemadmodum inter coelorum immensitatem.

Росс бросила взгляд в сторону Дартина и увидела, что её друг зевает с опасностью вывихнуть челюсть.

– Давайте говорить по-гранжирски, отец мой, – сказала она иезуиту, господин Дартин сумеет тогда лучше оценить нашу беседу.

– Да, – подтвердил Дартин, – я страшно устал с дороги, и всё ускользает от моего понимания.

– Хорошо, – согласился иезуит, несколько выбитый из колеи, в то время как кюре, вне себя от радости, бросил на Дартина благодарный взгляд. – Посмотрим, что можно извлечь из этой глоссы. Сей, служитель бога… он всего лишь служитель, поймите это…

Дартин чувствовал, что тупеет. Ему казалось, что он находится в доме для умалишенных и что сейчас он тоже сойдет с ума, как уже сошли те, которые находились перед ним. Но он вынужден был молчать, так как совершенно не понимал, о чем идет речь.

– Однако выслушайте же меня, – сказала Росс вежливо, но уже с легким оттенком раздражения. – Я не говорю, что сожалею. Нет, я никогда не произнесу слов, ибо они не соответствуют духу истинной веры…

Иезуит возвел руки к небу, и кюре сделал то же.

– Но согласитесь, по крайней мере, что не подобает приносить в жертву господу то, чем вы окончательно пресытились. Скажите, Дартин, разве я не прав?

– Разумеется, правы! – вскричал обрадовавшийся Дартин, рассчитывающий на завершение бредятины.

Кюре и иезуит подскочили на стульях.

– Вот моя отправная точка, это силлогизм! Мир не лишен прелести, я покидаю мир, следовательно, приношу жертву! в Писании же положительно сказано: «Принесите жертву».

– Это верно, – сказали противники.

– И потом… – продолжала Росс, пощипывая ухо, чтобы оно покраснело, как прежде поднимал руки, чтобы они побелели, – и потом, я написал на эту тему. Я показал писание в прошлом году господину Тюру, и этот великий человек наговорил мне множество похвал.

– Написал! – презрительно произнес иезуит.

– Ну! – машинально повторил кюре.

– Прочитайте, прочитайте нам его! – вскричал Дартин. – Это немного развлечет нас.

– Нет, ведь оно религиозного содержания, – ответила Росс, – это богословие в стихах.