Я сел по-турецки, а она села напротив, вытягивая ноги, глядя на меня в ожидании.
— Ана… — неуверенно начал я.
Я тяжело вздохнул и проглотил образовавшийся в горле комок.
— Ана, я садист. Я люблю хлестать маленьких девушек с каштановыми волосами, таких как ты, потому что вы все выглядите как моя родная мать-проститутка. Конечно, ты можешь догадаться почему.
Анастейша смотрела на меня в недоумении.
— Ты ведь сказал, что ты не садист, — прошептала озадаченно.
— Нет, я сказал, что был доминантом. Если я и солгал, то это была ложь по умолчанию. Прости. — Сказал я, уставившись на свои руки, я не могу сейчас смотреть ей в глаза. Это слишком тяжело для меня. — Когда ты задала этот вопрос, я рассчитывал, что между нами будут совсем другие отношения, — пробормотал я в ужасе.
До нее постепенно начинал доходить весь ужас, который я сейчас открыл для нее, и она спрятала свое лицо в ладонях. Она думала, что хорошо знает меня… Теперь знает…
— Значит, так и есть, — прошептала она, испуганно глядя на меня. — Я не могу дать тебе то, чего ты жаждешь. — Я отрицательно покачал головой. Она давала все, что я так хотел, даже сверх меры. Я должен достучаться до нее, чтобы она поняла это.
— Нет-нет-нет, Ана. Нет. Ты можешь. Ты даешь то, что мне нужно. — Я сжал кулаки. — Пожалуйста, поверь мне, — умолял ее.
— Кристиан, я не знаю, чему верить. Все так неприятно, — хрипло прошептала она, пытаясь держать себя в руках. Ее сомнения заставили мою надежду показаться из этого треклятого ящика и улыбнуться. Неужели я могу надеяться на то, что она останется?
— Ана, поверь мне. После того как я наказал тебя, и ты ушла, мой мир переменился. Я не шутил, когда сказал, что буду избегать того чувства. Когда ты сказала, что любишь меня, это было словно откровение. Никто и никогда прежде не говорил мне этого, и мне показалось, будто я что-то сбросил с себя — или, может, ты сбросила это с меня, не знаю. Мы с доктором Флинном до сих пор спорим об этом.