— Что это значит? — прошептала она.
— Это значит, что я не нуждаюсь в этом. Сейчас не нуждаюсь.
— Откуда ты знаешь? Как ты можешь говорить с такой уверенностью?
— Я просто знаю. Мысль о том, чтобы причинить тебе боль… любую физическую… мне отвратительна.
— Я не понимаю. А как же линейка, и шлепанье, и секс с извращениями?
— Я говорю про тяжелый секс, Анастейша. Ты бы видела, что я могу делать палкой или плеткой.
— Что-то мне не хочется, — шокировано сказала она.
— Знаю. Если бы ты хотела, то хорошо… но ты не хочешь, и я это понимаю. Я не могу заниматься этим с тобой, если ты не хочешь. Я уже не раз говорил тебе, что все в твоей власти. А теперь, когда ты вернулась, я вообще не чувствую в этом потребности. — Ее уход был для меня как шоковая терапия, такую вину и отвращение к себе я никогда в жизни не испытывал.
— Значит, когда мы встретились, ты этого хотел?
— Да, несомненно.
— Кристиан, каким образом твоя потребность могла просто так взять и пройти? Типа того, что я что-то вроде панацеи и ты излечился? Я этого не понимаю.
— Я бы не назвал это «излечился». Ты мне не веришь?
— Я просто считаю, что в это трудно поверить. Это разные вещи.
— Если бы ты не ушла от меня, я бы, возможно, не почувствовал этого. Твой уход от меня был самой лучшей вещью, которую ты сделала… для нас. Он заставил меня понять, как я хочу тебя, именно тебя, и я с полной ответственностью говорю, что принимаю тебя всякую.
Она смотрела на меня с широко открытыми глазами, пытаясь понять весь смысл.
— Ты все еще здесь. Я думал, что ты сразу уйдешь после моих слов, — прошептал я.
— Почему? Потому что я могла подумать, что ты свихнулся на сексуальной почве? Что тебя тянет пороть и трахать женщин, которые похожи на твою мать? С чего ты взял? — прошипела она, взмахнув ресницами.
— Ну, в целом да, — ответил я.
— Кристиан, я страшно устала. Давай все обсудим завтра. Я хочу спать.