Грейс Келли. Жизнь, рассказанная ею самой

Для папы это не было чем-то значимым, хотя со скрипом приходилось признать, что деньги творчество приносит немалые. Но «Каменщики Келли» и возводимые ими строения – это реально, можно увидеть, потрогать, восхититься, это простоит века, а пьесы? Сегодня они идут на сцене, и даже успешно, а потом исчезают не только с театральных подмостков, но и из людской памяти. Нет, по мнению моего папы, дядя Джордж занимался делом несерьезным, во всяком случае, для мужчины.

Конечно, отец брал в долг у братьев-актеров, когда вознамерился открыть собственную фирму, но ведь быстро вернул.

Интересно, что из своего детства братья вспоминали нечто прямо противоположное. Отец твердил, что ему пришлось с девяти лет подрабатывать, чтобы помогать семье, а в двенадцать и вовсе бросить школу, став помощником каменщика. Дядя Джордж, наоборот, говорил о комфорте и уюте в доме, о возможностях получить даже частное образование, о семейном достатке, иначе откуда бы у него появились столь изысканные привычки и запросы?

Кому верить? Удивительно, но я верю обоим. Папа и правда пробился сам и помощником каменщика работал, хотя недолго, и чувствовал себя больше работягой, чем аристократом, даже став очень состоятельным. Он не считал нужным вести светские беседы, частенько говорил в глаза то, что думал, не заботясь, приятно человеку или нет. Больше того, папа НИКОГДА не интересовался чувствами собеседников и часто мог незаслуженно обидеть человека, не заметив этого. Но именно потому, что не замечал, многие боялись попадать на язык Джеку Келли и прощали его, если он говорил резко или несправедливо.

Дядя Джордж раскрывался только в пьесах, в обычной жизни его речь была красивой, говоря что-то, он старался, чтобы собеседник понял всю красоту и сокровенный смысл сказанного. У дяди Джорджа была манера разговаривать старого аристократа, словно он родился не в Америке и не в семье ирландских иммигрантов, а в княжеской европейской.

А еще папа с дядей Джорджем постоянно спорили, причем редко бывало, чтобы человек рисковал говорить с отцом насмешливым тоном, даже подтрунивать над ним, а дядя Джордж смел. Он высмеивал отцовское стремление предстать этаким работягой, собственным трудом пробившимся в жизни. Сам Джордж школу окончил и хотя не имел возможности учиться дальше, слыл весьма образованным человеком, потому что образовывал себя сам. Это правда, дядя много читал, размышлял, интересовался не только театром, он обожал красивые вещи, имел аристократические манеры. Если Джон Келли был прекрасно известен в Филадельфии, ну еще членам демократической парии в Нью-Йорке, то Джорджа Келли знали далеко за пределами родного города в театральных и киношных кругах.

Ма Келли не любила Джорджа, мотивируя это его холостяцким образом жизни. У Джорджа действительно не было семьи, он жил в роскошной квартире только со старым слугой и не заводил даже романов. Это было настолько привычно, что в детстве вовсе не казалось чем-то из ряда вон выходящим. Однажды, наслушавшись дома разговоров об ущербности холостяцкого образа жизни дяди Джорджа, я поинтересовалась у него самого, почему он не женится. Дядя внимательно посмотрел на меня и фыркнул:

– Чтобы завести дома нечто подобное твоей мамочке? Я не самоубийца.

Уже будучи взрослой, я однажды подумала, что многие не слишком привлекательные черты героинь дядиных пьес слишком похожи на мамины, конечно, все утрировано, но не исключено, что холостяка на написание произведений о женщинах вдохновляла моя мама. Только бы она не узнала, что я так думаю, потому что дядины героини для Ма Келли хуже красной тряпки для быка. Не в том ли настоящая причина ее презрительного отношения к дяде Джорджу?

А я дядюшку обожала…

О… дядя Джордж – личность особенная, без него я ни за что не состоялась бы как актриса. И вообще не состоялась бы.

В отличие от папы и мамы для дяди Джорджа я существовала, причем не просто существовала, а была девочкой, девушкой, личностью, с которой можно о чем-то говорить, а не только распоряжаться или выказывать недовольство, я не была ни пустым местом, ни обузой семьи. У дяди Джорджа было какое-то особенное зрение; будучи маленькой, я даже всерьез полагала, что его глаза устроены иначе: он не замечал моих недостатков. С вечным насморком боролся просто – протягивал платок. Уже после второго раза я научилась держать собственный платочек в руках, а не в сумочке и не шмыгать носом при разговоре. Причем если рядом с другими шмыгала, то рядом с дядей Джорджем вечный насморк словно проходил сам собой.

Однажды он высказал мысль, что я болею, чтобы привлечь к себе внимание. Хорошо, что сказал об этом не маме, а мне наедине. Не хватало только подбросить такую мысль моим родителям, тогда хорошего отношения не видеть.