Грейс Келли. Жизнь, рассказанная ею самой

В Рейвенхилле мне нравилось многое, например, то, что сестры очень следили за нашим внешним видом, ученицам полагались три наряда – повседневный, спортивный и торжественный. И к двум из них (!) были обязательны перчатки. Как тут не вспомнить слова дяди Джорджа о леди и красивых руках! Именно там я перестала стесняться своих больших и красневших на холоде рук. Перчатки позволяли легко скрыть этот недостаток. Белоснежные воротнички, перчатки, вуали, торжественные шествия и легкие книксены… как же мне все это нравилось!

А еще… Я участвовала в спектаклях! Во мне всегда жили два человека – страшно стеснительная, замкнутая девочка и чертенок, шаловливый и обожавший внимание. Эта двойственность натуры никуда не ушла. Мало кто знает, как я стесняюсь до сих пор, каких усилий и сейчас мне стоит выйти под прицел кино- и фотокамер, показаться перед толпой, выставить себя на всеобщее обозрение. Конечно, привыкла, конечно, уже чувствую себя не в пример уверенней, но внутри все равно прячется эта застенчивая девчонка.

Зато, если ей удается показаться… о, тогда держитесь! Хичкок сказал, что я вулкан под снегом. Он прав, внутри и правда бушует лава страстей, но снаружи все по-королевски спокойно и даже холодно. Ренье когда-то сказал, что не знает, обо что страшней обжечься – о лед снаружи или пламень внутри.

Пламя требовало выхода и в школе выливалось сначала в мелкие шалости вроде выбрасывания еды в окно, курения, потом в многочисленные амурные приключения с молодыми людьми. И не знаю, во что бы все вылилось, не появись в моей жизни театр.

Сначала это было скромное участие в рождественских сценках, я побывала и ангелочком, и пастушком, чуть ли не овечкой, пока не получила роль, потрясшую и меня, и всех, кто наш маленький спектакль видел. Это была роль Девы Марии!

Незадолго до этого у меня выпал второй передний зуб, а первый еще не успел достаточно вырасти, при такой шепелявости трудно рассчитывать на роль со словами, да я и не мечтала об этом, понимая, что предстоит в очередной раз стоять в толпе ангелочков или в заднем ряду пастушков. Почему сестре Дороти, занимавшейся с нами репетициями, пришло в голову дать мне такую роль, не знаю, скорее всего, просто хотела поддержать.

Роль без слов, да и на сцене полагалось быть всего полминуты – просто принести куклу-младенца и положить в ясли, словно отдавая своего первенца людям. Просто принести и положить. Разве трудно? На репетиции – нет. Я приносила и укладывала. Просто, без затей. Все получалось хорошо до того момента, пока кто-то из девочек, подглядывавших в щелочку занавеса за собравшимся на спектакль залом, не сообщил:

– Грейси, твои папа и мама тоже здесь! Они сидят в первом ряду.

Хорошо или плохо, что я узнала о присутствии родителей до начала спектакля? Наверное, хорошо, потому что меня успели привести в чувство. Если бы увидела родителей после выхода на сцену, не смогла бы сделать и движения, испортив весь финал.

Спектакль коротенький, все же участвовавшие дети малы, все моего возраста или чуть старше, у многих та же проблема, что и у меня, – отсутствие выпавших молочных зубов, но это их не смущало, шепелявили уверенно. Я так не могла.

Мама и папа в зале, сидят в первом ряду!.. Это был повод не выходить на сцену! Вообще-то, моя роль не слишком нужна, вынести Младенца мог и кто-то другой, но сестра Дороти решительно пресекла все попытки паники:

– Ты играешь не только для своих родителей! Грейси, ты не должна подвести всех, с кем столько репетировала, нас всех. Слышишь? Соберись с духом и выполни порученное дело. Не думай о тех, кто сидит в зале, вот Младенец, ты должна отнести его в ясли и положить. Все, как было на репетициях, помнишь?

Конечно, я помнила, но на репетициях не было папы и мамы.

Я не знаю, что произошло, это было то самое перевоплощение, которое не всегда дается даже опытным актерам и считается проявлением таланта. В переписке сестра Дороти потом не раз напоминала мне об этом театральном опыте, я ей безумно благодарна за то, что не позволила сбежать, спасовать, ведь если бы я тогда отступила, больше попыток выйти на сцену не было бы вообще.

Наступил миг, когда пришла моя очередь… Сестра Дороти еще раз напомнила:

– Ты – Мать Мария, а в руках Младенец. Подойти и положить его в ясли… Дальше – занавес. Иди.

Я сделала шаг и… перестала существовать. То есть больше не было трясущейся от страха сопливой и шепелявой Грейси, у которой в первом ряду сидели строгие родители и любая оплошность могла стать роковой. Была Дева Мария и Младенец на руках. Моя игра в куклы, разговор с ними, общение, как с живыми, помогли.

– Не плачь, маленький… Сейчас я уложу тебя спать… тебе там будет тепло и удобно… Не бойся холода за стенами пещеры, в яслях тепло…

Что еще я тихонько шептала кукле в своих руках, не помню, но это была не кукла, а малыш, жизнь которого зависела от меня, которого я любила и берегла.

Я не очнулась даже от бурных аплодисментов, из состояния транса меня вывела сестра Дороти:

– Грейси, ты в порядке?

– А?

– Ты молодец! Послушай, как тебе аплодируют.

– Аплодируют?