Грейс Келли. Жизнь, рассказанная ею самой

Не знаю, кто из нас двоих был потрясен сильней – я, впервые набравшаяся храбрости вообще заявить о себе, или папа, услышавший это заявление из уст «слабачки» Грейси.

Прямо со спектакля «Лицедеев» я отправилась поговорить с папой. Твердым шагом вошла в кабинет, даже не спросив разрешения, и так же твердо произнесла:

– Папа, я решила стать актрисой!

Джек Келли поднял на меня почти изумленные глаза, несколько секунд внимательно изучал, отчего моя решительность начала сдуваться, как плохо завязанный воздушный шарик, а потом спокойно пожал плечами:

– Хорошо, Грейси, если ты так хочешь…

И все. И никакого взрыва возмущения, крика, никаких возражений. Хочешь стать актрисой – становись.

Мне бы осознать, что стоит заявить о себе, и прислушиваться начинает даже папа, но я была слишком послушна, для того чтобы первый порыв превратился в черту характера. Требовать что-то от папы, диктовать ему свою волю?! Казалось, сейчас он задаст ответный вопрос:

– А кто ты вообще? Чего ты достигла, чего добилась в жизни, чтобы чего-то требовать или навязывать свое мнение?

По мнению моих родителей, тогда я еще не достигла ничего, не показала никаких результатов в спорте и не стала идеалом женщины. Удивительно, но они не признали мои достижения и позже. «Оскар»? Не достижение, вот Кубок – это да! То есть выиграть заплыв – почетно, прийти первым к финишу на регате – заслуга, а стать лучшей актрисой года – ерунда, причем незаслуженная.

– Первая красавица Голливуда? Ерунда! Вот Пегги…

Я не ревновала к Пегги, пусть даже не осознавая тогда, что отец несправедлив. Я любила даже его несправедливость, главной целью стало доказать, что я тоже есть и чего-то могу добиться.

Но, понимая, что для папы театральные и киноуспехи не являются значимыми, я стремилась преуспеть в другом – едва начав учиться в Нью-Йорке, стала зарабатывать, фотографируясь для рекламы. Это давало возможность оплачивать свое обучение и содержание, вернее, я отправляла деньги папе, чтобы он платил. Но моя финансовая самостоятельность не производила впечатления на папу, во всяком случае, он не давал понять, что доволен заработками дочери, словно так и надо.

Но это было позже, сначала я училась играть вообще.

Я не забыла ощущения превращения в другого человека, которое впервые испытала в роли Девы Марии в рождественском спектакле в Рейвенхилле, оно потрясло и дало новые силы. Я могу! Могу забыть все свои проблемы, забыть саму себя, стать другой, одновременно оставаясь самой собой…

Была ли это мечта? Не знаю. Скорее я просто почувствовала, что нашлась сфера деятельности и вообще жизни, где я смогу приложить бушующие во мне силы.

Постепенно спортивные занятия в школе и в выходные дни вместе с родителями принесли свои плоды, толстушка превратилась во вполне симпатичного подростка, сценические успехи вселили уверенность в себе (но только вне дома, в своей семье я все равно оставалась тихоней), а правильный образ жизни (хвала родителям и воспитателям!) помог организму окрепнуть. У меня больше не было необходимости привлекать внимание мамы болезнями, хватало внешнего внимания, а вот заслужить одобрение папы все равно оставалось главной жизненной задачей. И эта задача никак не решалась (и не решилась, для папы я так и осталась «слабачкой», потому что добилась успеха самостоятельно и совсем не там, где полагалось Келли).

Наверное, это была тактика мамы: чтобы иметь возможность держать детей под контролем все время, она позволила нам превратить дом в настоящий клуб для друзей. Друзья Келла, подруги Пегги, мои и Лизанны собирались в просторном доме на Генри-авеню. Это удобно для родителей, потому что всегда видно, с кем дружат дети, можно вовремя заметить ненужный интерес, пресечь слишком откровенные ухаживания за дочерьми, что папа и делал.

Первый урок родительского давления на сердечные привязанности получила Пегги, естественно, ведь она была старшей. Папе не понравился Арчи Кэмпбелл, папа счел Арчи слишком большим неженкой и недостаточно спортивным для семьи Келли. А ведь Пегги (она уже была достаточно взрослой) была влюблена в Арчи не на шутку.

Отец не противился нашим свиданиям и многочисленным друзьям, но категорически не желал даже слышать о замужествах. Каких он ждал зятьев? Но то, что у нас было много поклонников, папе нравилось, и правда, наш дом, словно мед мух, притягивал молодежь всей Филадельфии.

Думаю, наш дом действительно был притягателен для филадельфийской молодежи, несмотря на все строгости родителей. Сейчас я многие их строгости понимаю и оправдываю, потому что, когда тебе шестнадцать, упиваешься своей «взрослостью» и легко можно позволить себе лишнее. Дочери Маргарет и Джека Келли не позволяли, хотя поклонников имели множество.