Грейс Келли. Жизнь, рассказанная ею самой

Пегги и Лизанна были хороши! Рослые, красивые, уверенные в себе… Как я им завидовала из-за этой их уверенности, из-за внимания молодых людей! Пожалуй, сами молодые люди мне не были нужны, но их наличие говорило о том, что ты чего-то стоишь. Если девушку-подростка не приглашают на свидания, значит, она заморыш. Да и состояние влюбленности красит любую девушку и украшает жизнь любой женщины.

Это не мешало бы понять даже многим мужьям. Слегка влюбленная женщина совсем не обязательно изменяет, скорее всего, влюбленность пройдет, а вот блестящие глаза, легкость, какое-то общее состояние эйфории прекрасны… Если мужчина умен и не слишком ревнив, он позволит супруге небольшой флирт ради флирта, важно только, чтобы она не допускала измен даже мысленно, тогда флирт не опасен.

Что-то я не о том…

Сестры были хороши, но начала выправляться и я. К неплохим внешним данным, полученным от родителей, добавились результаты их же забот о физической культуре тела. У нас всех четверых были подтянутые спортивные фигуры, хороший цвет лица, хорошие волосы и не было проблемы угрей. Чистое лицо в подростковом возрасте тоже много значит, я помню подружек и друзей, которые стеснялись своих изрытых угрями лиц не меньше, чем я своей неуклюжести.

Но неуклюжесть постепенно прошла, она исчезла как-то сама собой в результате занятий в театральной труппе. Мама с детства говорила, что я фантазерка, это было так, играя с куклами, а позже разглядывая всякие глянцевые журналы, наводненные красивыми рекламными фотографиями, я фантазировала:

– Мой будущий дом будет вот таким большим…

Подружки смеялись:

– Грейси, это целый дворец!

– Ну и что? А яхта будет вот такая… И вот такая машина… или вот такая… и такая, и такая! А вот на этот прекрасный остров мы поедем отдыхать!

– Для этого надо стать не меньше чем принцессой!

Кто же тогда мог подумать, что так и будет? Что я стану принцессой, буду иметь в качестве дома огромный дворец, у моего мужа будет большой парк великолепных машин, и отдыхать мы будем на роскошной яхте (Аристотеля Онассиса) на прекрасных островах…

И все же толстушка Грейси, неловкая, неуверенная, страшно замкнутая, быстро превращалась в довольно свободную девушку. Мы с подругами обожали кино, особенно слезливые мелодрамы с красавчиками вроде Алана Лэдда, любили поболтать в кафе в субботу, потанцевать и просто повеселиться от души. Подружки называли меня чертенком, способным хихикать даже в серьезные и торжественные моменты, клоуном, с которым не соскучишься, и поражались, куда это все девалось дома? Вернее, не дома, а в присутствии родителей.

Сейчас я понимаю, что уже тогда во мне словно жили две Грейс, одна – тот самый бесенок, который толкал на исполнение на сцене танца под говорящим названием «Танец огня», заставлял шкодничать или быть душой компании, в том числе и юношеской, иметь множество поклонников, и вторая – тихая, почти незаметная девочка, которая успехов в спорте не добилась, а потому никакой ценности для родителей не имела. Подружки поражались, как менялась я, стоило заслышать мамин и особенно папин голос, как норовила стать незаметней, вжаться в спинку кресла, умолкнуть.

Почему? Я не боялась родителей, папа махнул на меня рукой, поняв, что чемпионкой я не стану, а остальное его не интересовало. А мама по-своему жалела дочь-дурнушку, вечно болевшую, неуверенную и проблемную. Они не заметили, когда я перестала быть дурнушкой и научилась решать свои проблемы сама. Но в их присутствии я… играла (неужели играла?!) все ту же Грейси, у которой насморк и которой нужна поддержка.

Неужели защитная реакция «ненужного» ребенка настолько вошла в мою плоть и кровь, что стала второй натурой? Мэри Фрисби как-то сказала, что я хитрая, потому что научилась извлекать выгоду из своей неуверенности.

– Как это?

– А так! Ты держишься уверенно и по-королевски, но при этом так, что тебя все время хочется опекать и тебе помогать. Уверена, что, споткнись мы вдвоем, поддерживать бросятся тебя, а не меня. И слезу утирать тоже тебе.

– Потому что я слабее.

– Ничего ты не слабее! Ты можешь отшить любого одним взглядом, и никому не придет в голову обращаться с тобой вольно или сделать неприличное предложение, но при этом все норовят с тобой возиться.

Мэри объяснила, что что-то внутри меня, что не высказать словами, заставляет окружающих возиться со мной, быть готовыми немедленно оказать помощь.

– Это правда, из десятка девушек, сломавших каблуки одновременно, руку помощи протянут прежде всего тебе. И через лужу на руках перенесут тебя первой. Не потому, что ты самая красивая, есть и получше, а потому, что у всех вокруг откуда-то само собой рождается понимание, что о тебе нужно заботиться, тебе нужно помогать.

Я задумалась. Наверное, Мэри права, так и есть. Вокруг меня всегда суетились, заботились, помогали, оберегали. Даже тогда, когда я уже стала сильной сама и вполне могла позаботиться не только о себе, но и об окружающих. Что я и делаю! Как-то само собой получается, что я стараюсь быть приятной, угодить другим, в то время как носятся со мной.