Грейс Келли. Жизнь, рассказанная ею самой

Я вовсе не желала селиться в сером муравейнике на Шестьдесят шестой улице, рядом с универмагом Блюминдейл. Но уж лучше такая квартира, чем домашний арест или «Барбизонка».

– Спасибо, папа.

И надежда, что когда-нибудь смогу заработать столько, чтобы купить себе квартиру там, где захочу, такую, какую захочу, и обставить ее тоже самой, а не по маминой подсказке.

Мама действительно приложила немало усилий, чтобы напичкать небольшую квартирку мебелью в целях экономии из «Гранд-Рэпидс» – сущим уродством, тяжеловесным и страшно безвкусным одновременно. В полунищей комнате Ричардсона и то уютней. Никакие усилия хоть как-то сгладить этот кошмар не смогли.

И все же это была свобода!

Главным требованием отца было не только не встречаться с Доном, но и вообще забыть о его существовании.

– Этот еврей не должен появляться рядом с тобой!

Джеку Келли всегда казалось, что евреи и коммунисты обязательно погубят Америку. Каким образом, он не знал, но твердо верил, что это непременно произойдет! Если, конечно, американки не одумаются и не перестанут встречаться с вот такими парнями…

Удивительно, папа всегда подчеркивал, что он рабочий парень, хотя и заработавший много денег, а вот коммунистов ругал не меньше, чем евреев. Я никогда не интересовалась политикой, во всяком случае, разными коммунистическими идеями, но помню, что коммунисты выступали за права рабочих. Правда, мои друзья Галина и Мстислав вынуждены были бежать из коммунистической страны. Они не были рабочими, они музыканты, и о своей стране говорили со слезами и гордостью: страна – это не чиновники, мешающие жить, а люди, которые замирают, слыша хорошую музыку.

Папа потребовал почти клятву, что я не буду встречаться «с этим евреем». Я дала и со спокойной совестью нарушила в первый же вечер самостоятельной жизни в «Манхэттен-Хаусе». Меня вынудили дать обещание, а даже в католичестве вынужденная клятва не считается полноценной.

Но я придумала еще одно оправдание: я ведь встречалась не с «этим евреем», а со своим любимым Доном.

Делать это приходилось тайно, постоянно оглядываясь, опасаясь того, что нас заметят и вообще прибьют. Опасения были не напрасны, потому что через некоторое время нас все же рассекретили, и однажды, открыв дверь, Дон увидел на пороге моего папу.

Джек Келли много выше Дона Ричардсона и настолько же шире его в плечах. Дон не сознавался, но по его тону я поняла, что мой возлюбленный испытал не слишком приятные чувства, пока папа разглядывал его немудреное жилище, состоявшее из заваленной грязной посудой кухни и не менее захламленной комнаты.

– Послушай, парень, ты любишь «ягги»?

Я не знаю, так ли все происходило на самом деле, потому что у Дона были основания преувеличивать и изображать папу монстром, но понимаю, что он рассказывал о произошедшем не без основания, что-то между ними все же произошло. И предложить любовнику своей дочери «Ягуар» в качестве отступного папа тоже мог.

Дон даже не сразу понял, о чем идет речь. Видя его смущение, Джек Келли продолжил наступление:

– Какого цвета тебе нравятся машины?

Только тут до Ричардсона дошло, что речь идет об автомобиле. Прогнать отца он не мог ни физически, ни потребовав, чтобы тот убирался, физически просто не справился бы, папа способен уложить Дона лицом в пол одной рукой. А словесное оскорбление означало бы мое возвращение не просто под сень родительского дома, но и в прежнюю жизнь. Не понимать этого Ричардсон не мог, а потому его речь явно не была ни пафосной, ни даже резкой.

Сам Дон говорил, что ледяным тоном заявил папе, что любит его дочь, что я люблю его, и ничто и никто не сможет помешать нам быть вместе! А потом якобы потребовал, чтобы незваный гость покинул его квартиру.

Судя по тому, что ни переломов, ни даже синяков у Дона не было, я усомнилась в его ледяном тоне и содержании пафосной речи о любви, которой не может помешать мой папа. Папа ни за что не простил бы нежеланному жениху своей дочери подобных слов. Примирение было бы возможным только в одном случае: Ричардсону следовало налететь на Келли и попытаться подраться. Понимаю, что он был бы бит, даже жестоко, но зато заработал бы уважение Джека Келли.

Папа уважает только прямое сопротивление. Никогда не рисковала его оказывать, предпочитая обходные маневры, но уверена, что это так.

Дон не оказал, а потому упал в глазах папы окончательно. Человек, который не способен заявить права на его дочь, продолжая с ней встречаться, к тому же не католик и еврей, для отца неприемлем.

Я попыталась успокоить Дона, убеждая, впрочем, не слишком уверенно, что этим все и закончится, что папа хороший, нужно только понравиться ему.

– Смотри, как бы ни сердился он на меня, а квартиру подарил. К тому же он просто не знает, что ты уже разведен…

Меня обнадеживало то, что папа все же не побил Дона, а ведь мог. Он просто повернулся и вышел, облив хозяина комнаты презрением. Я знаю мысли своего папочки: человек, не способный заработать даже на приличное жилье, не мог быть не только мужем, но и возлюбленным его дочери.