Тут уж я малость кривлю душой, поскольку встречи с Ником жду не без опаски: мало того, что расстались мы не самым обычным образом, так еще три прошедших года наложили на каждого свой отпечаток. Что он подумает, увидев меня снова? Разочарование, неловкость, безразличие... Любой из вариантов кажется мне одинаково неприятным.
Пойду приготовлю завтрак, – Ева выходит из ванной немного более счастливой, как мне кажется, и мы снова ничего не говорим о ее ночном появлении в моей комнате. Не беда... Так даже лучше. – Как ты смотришь на пару отваренных всмятку яиц?
Я отзываюсь положительно, хотя голода абсолютно не чувствую, и это вовсе не связано с яйцами всмятку.
По дороге в садик Элиас клянчит с меня обещание посетить с ним кукольный театр в выходные, все его друзья собираются там быть; мысленно я стенаю и бъюсь головой о стену, поскольку выносить жалостливые взгляды окружающих просто физически невыносимо. Но ради сына стоит себя пересилить... или отказать в последний момент...
В любом случае у меня есть заботы поважнее, чем какой-то там кукольный театр с дюжиной перешептывающихся мамаш, и с этой мыслью я припарковываю свой «ниссан» у очередного офисного здания на Плеррере, которое, судя по объявлению в местной газете, отчаянно нуждается в ассистенте главного директора. Я же нуждаюсь в работе, которая смогла бы обеспечить нас как банальными деньгими, так и моим отвлечением от гнетущих мыслей в частности.
К несчастью, для моего стажа работы я слишком долго пробыла мамой и слишком мало – практикующим работником финансовой сферы, так что, несмотря на явную нужду в специалисте, мной бессовестно пренебрегают: должно быть я мало похожу на специалиста в своем вытянутом мышиного цвета свитере и ношеных джинсах.
Хелена постоянно упрашивает меня пройтись с ней по магазинам и обновить гардероб, но я отнекиваюсь, ссылаясь на разные несуществующие дела, мне просто все это неинтересно, и вот результат.
Обхожу еще несколько мест, предлагающих различные вакансии, даже заглядываю в «Макдональдс», но, к счастью, вовремя понимаю, какой дурой покажусь этой ватаге шустро снующей молодежи, если сунусь к ним со своими заторможенными горем рефлексами. Становиться предметом насмешек как-то не хочется...
К вечеру, уставшая, но по-прежнему безработная, я падаю на стул в кухне Хелены и стенаю что-то о том, что лучше бы меня пристрелили, чем позволили провести еще один такой же бесполезно-никчемный день – лишь очередное разочарование в череде многих подобных же разочарований.
Сделай доброе дело, – отзывается на это подруга, – посыпь мою лазанью сыром.
Что, – удивленно ахаю я, не без толики сарказма, – ты доверишь мне такое ответственное дело?!
Хелена окидывает меня скептическим взглядом:
Ты, конечно, не выглядишь, как человек, которому можно доверить мою фирменную запеканку, – она многозначительно поигрывает бровями, – но долг дружбы обязывает меня сделать этот твой день хотя бы чуточку менее бесполезным: вуаля, сегодня ты помогла мне с ужином! Чем не приятнейшая полезность?!
Я награждаю ее почти веселой улыбкой и принимаюсь тереть сыр.
Во сколько придут твои гости? – интересуюсь я между делом.
В шесть, – Хелена даже прижимает руку к груди. – По-моему, у меня случится разрыв сердца от всех этих треволнений...
Как по-мне, так волноваться тут особо было не о чем: подумаешь, званый ужин в тихом, семейном кругу (умей я готовить так, как эта блондинистая фея, то и вовсе сидела бы себе и в ус не дула), впрочем не я знакомлюсь с будущей невестой сына, может быть, в этом есть особое материнское безумие. Как знать...
А, по-моему, у тебе сейчас бульон убежит, – указываю я подруге на клубы пара над плитой.
Та охает и начинает суетиться над своими кастрюлями, а потом, высунув кончик носа из всей этой почти колдовской парной завесы, произносит:
Если сегодня я останусь жива и не хлопнусь в обмарок прямо лицом в луковый суп, то завтра же поспрашиваю у себя на работе о вакансии для тебя... Может, что-нибудь и получится!
Я благодарно ей улыбаюсь и несу в столовую миску с зеленым салатом, который Хелена приправила чем-то невероятно ароматным... Вдруг понимаю, что голодна. Наконец-то! Пауль с Евой восседают в углу на мягкой кушетке в сонме бесчисленных декоративных подушечек и тихо переговариваются... Я немного наблюдаю за дочерью, смущенно ерзающей рядом с братом Доминика, и вдруг меня посещает озарение о том, что угловатый мальчик, который еще вчера казался мне совсем ребенком, вдруг превратился в красивого юношу с очаровательной улыбкой. Он, конечно, не обладает броской красотой своего брата, но тоже весьма симпатичен, и Ева, если я правильно понимаю свою дочь, определенно увлечена им... Эти голубые глаза и широкий разворот плечей в купе с острым умом, в наличии которого я ни раз могла самолично убедиться, делают этого мальчика настоящей ловушкой для любого существа женского пола.