Грейте ладони звездами

А меня Джессика всем устраивает, – изрекает он величественно, словно патриарх на судейском седалище. – И мне недосуг накануне праздников искать новую работницу, которая может оказаться и в половину не так хороша, как эта. Так что будь добра, дорогая, уйми эти свои беспочвенные антипатии и лучше займись делом, – он указывает в сторону гостинной. – Ель уже три дня как установлена, а ее украшением ты так и не озаботилась – это, между прочим, твоя обязанность.

От обиды и разочарования лицо девушки вытягивается, превратившись в восковую маску.

Я твоя дочь, – лепечет она еле слышно, – а ты променял меня на какую-то служанку. – А потом громче добавляет: – Да плевать мне на эту вашу елку и на все остальное плевать тоже! Пусть она хоть вообще летит ко всем чертям.

С этими словами она выскакивает за порог, оглушительно хлопая дверью. Мы молча смотрим ей вслед, а потом мой работодатель говорит:

Мне очень стыдно за всю эту сцену, Джессика, – суровость Михаэля Вайса сменяется смущением. – Иногда Ванесса ведет себя несносно, я знаю. Но она рано лишилась матери, и, боюсь, я был слишком мягок с ней, пытаясь восполнить эту потерю попустительством... и вот, вы видите, что из этого вышло.

Семейные сцены всегда неловко наблюдать со стороны,  а уж быть их непосредственной причиной и того хуже.

Спасибо, что заступились за меня, – искренне благодарю я Михаэля, когда на лестнице появляется Доминик и отвлекает наше внимание на себя. По его лицу я сразу понимаю, что он слышал все, что происходило внизу...

Ник, ты еще дома? – удивляется его будущий тесть. – Доброе утро. Ты, наверное, слышал скандал, который учинила тут моя девочка...

Тот утвердительно кивает головой, но смотрит при этом на меня, словно пытается выискать нанесенные мне в процессе стычки ранения. Я вспоминаю, как прошлой ночью рисовала узоры на его лице... и жестокие слова Ванессы выветриваются из моей головы, как утренний туман.

И да ладно бы с ней, – не замечая наших переглядываний, продолжает мужчина, – перебесится, да только елка мне нужна уже к вечеру. Помнишь, Штальбергеров, – обращается он уже к Доминику, –  тех, что обещали вложиться в наш новый проект, так вот сегодня я пригласил их к нам на чай, а у нас тут это... – Он указывает на бедное, обделенное вниманием дерево.

Я несколько секунд смотрю на красивую пышную ель, установленную в углу, а потом неожиданно улыбаюсь.

Почему бы нам самим ее не украсить! – предлагаю вдруг я, чувствуя поднимающийся в душе радостный кураж. – Не думаю, что это займет у нас много времени, зато, уверена, настроение поднимет на все сто процентов.

Лицо Михаэля Вайса озаряется ответной улыбкой – кажется, внезапно прорезавшийся во мне кураж, сродни заразной болезни, добрался и до его организма...

А почему бы и нет в самом деле! – хлопает он себя по карманам пиджака. – Я лет сто этим не занимался, но сегодня готов тряхнуть стариной. Ник, ты с нами?

Тот выглядит сбитым с толку, расстроенным и вовсе не склонным к детским забавам.

А как же работа, Михаэль?

Тот восторженно пожимает плечами:

Я позвоню и скажу, что мы малость задержимся. Шеф я в конце концов или нет?! – и он быстро взбегает по лестнице, явно направляясь в свой кабинет, но, остановившись на полпути, добавляет: – Кстати, об украшениях. Они, если я не ошибаюсь, сложены где-то на чердаке, вы могли бы их пока поискать...

Мы с Ником переглядываемся, улыбаясь друг другу.

Прости, что так вышло, – говорит он мне тут же. – Ванессе жутко не понравилось, что я не ночевал дома, – и слегка коснувшись моей руки, продолжает: – Я не сказал ей, что был у тебя, но, думаю, она и так догадалась. Правда напридумывала невесть что...

Ник, – произношу я тихо, чтобы просто услышать звук его имени, – пойдем за украшениями.

Мы поднимаемся на чердак, где стеллажи с подписанными коробками занимают почти всю его немаленькую длину – мы несколько раз проходимся туда-сюда, выискивая нужную надпись и сокращая дистанцию между нами. Наконец наши руки одновременно касаются одного и того же короба со словами «елочные игрушки», и наши пальцы переплетаются так же естественно, как если бы делали это ежечасно... Мог ли спящий Доминик помнить, как я так же держала его руку прошлой ночью? Невозможно.

Мы поворачиваемся друг ко другу с ясным осознанем того, чего хотим – и наши губы,  встретившись на полпути с легким пристуком зубов, завершают это сближение полнейшим слиянием. Кажется, в тот самый момент я издаю стон наслаждения, обмякнув в любимых руках, словно восковая свеча, а потом обхватываю голову парня руками, впитывая каждую секунду нашего поцелуя с ненасытной жадностью, которой сама от себя не ожидала.

Весь день вчера мечтал это сделать, – шепчет он мне в самые губы, кончиком языка проводя по моей верхней губе. – Помнишь, тот день в лесу три года назад?

Словно это было вчера.

Я рад, что не поцеловал тебя тогда – сейчас это ощущается в сотню раз лучше.