Я улыбаюсь с гулко колотящимся о ребра сердцем и снова притягиваю его к себе, ощущая эту минуту, как сбывшуюся мечту, как самый сладкий из снов, окончания которого я не хочу и не могу желать...
Боюсь, мы потеряли счет времени, отдавшись первым ощущениям близости с ненасытностью, которой сами о себя не ожидали, и Михаэлю Вайсу пришлось ждать нас чуточку дольше, чем он на то рассчитывал, но окрыляющие легкость и счастливейший блеск в глазах определенно стоили его недовольного ворчания и попреков в нерасторопности юного поколения.
У меня так частил пульс и так дрожали кончики пальцев, что, боюсь, в тот день я разбила большее количество елочных игрушек, чем сделала это за всю свою предыдущую жизнь.
… Михаэль каждый раз наигранно хмурился, а глаза Доминика лукаво посмеивались над моей неуклюжестью.
Жаль... жаль, что нельзя консервировать счастье в банках, словно помидоры, а потом вынимать его кусками и переживать снова и снова самые счастливые моменты жизни, смакуя и поигрывая ими на кончике языка.
Я не вижу Ника уже три дня, но вкус его поцелуев все еще пьянит, словно молодое вино. Я провожу языком по своим губам, вспоминая какими горячими ощущались его губы на моих губах и как скользили его руки по моим плечам...
Джессика, где ты витаешь? – раздраженно выдергивает меня из моих воспоминаний Хелена, хмуря свои идеальные брови. – Если бы я не знала тебя так хорошо, решила бы, что ты явно чего-то употребила... наркотического, хочу я сказать.
Прости, – кровь бросается мне в лицо горячей волной, – я просто немного устала.
Когда ты устаешь, то не пялишься в пространство с блаженной улыбкой на лице, – резонно замечает подруга. – Уж не завела ли ты себе ухажера?
Ленни, перестань! Ничего подобного я не делала, и ты сама это знаешь.
А жаль, Стефан на тебя точно запал.
Он мне неинтересен.
Но хоть кто-то тебе интересен? Или ты продолжаешь хандрить, а я об этом даже не знаю...
Я испытываю острое побуждение открыться Хелене, рассказать ей о том единственном, кто сейчас занимает все мои мысли... Ах, если бы только это был не ее собственный сын!
Я больше не хандрю, не забивай себе голову. Так что там с этим приглашением? – возвращаю я разговор в первоначальное русло.
Рождество на Штайнплаттенштрассе, как тебе такая идея? – она помахивает конвертом перед моим носом и вытряхивает из него плотный картонный листок с приглашением. – Михаэль Вайс, видите ли, считает Рождество – достаточно семейным праздником, чтобы отмечать его непременно всей семьей, – говорит она мне немного насмешливо.
Не пойму только, при чем здесь я, – отзываюсь я на эти ее слова. – Я там, между прочим, просто работаю...
Нет, ты не просто работаешь в их доме, – возмущается вдруг Хелена, – ты еще и член нашей семьи... почти, так что ты просто обязана пойти туда с нами.
Я не член вашей семьи, Ленни (хотя очень бы хотелось им стать, мысленно добавляю я, снова вспоминая губы Доминика ), меня туда никто не приглашал. Тем более Ванесса с некоторых пор невзлюбила меня и навряд ли захочет видеть за своим праздничным столом, – добавляю я тише.
Мне все равно, что она там себе напридумывала, – не унимается подруга, – но не могу же я бросить тебя на праздник абсолютно одну.
Я не одна, у меня есть дети, – я быстро поднимаюсь со стула. – Извини, мне пора идти!
Приглашение Вайсов стало нашим с Хеленой яблоком раздора: ей хочется непременно взять меня с собой, а мне абсолютно не хочется быть незваным гостем, пятым колесом в телеге и... просто смущающим фактором, когда хозяин и служащий оказываются за одним столом. Возможно, Вайсам такое несоблюдение субординации кажется недопустимым...
Джессика, постой! – окликает меня из окна голос Пауля. – Я сейчас спущусь.
Я недоуменно пожимаю плечами и топаю сапогами по земле, отгоняя кусачий мороз.
Парень выскакивает без шапки, в едва накинутой на тонкую футболку куртке и сразу же произносит:
Слушай, Джесс, я хотел тебя кое о чем спросить...
Я тебя слушаю.
Вчера, – он смущенно мнется, избегая моего взгляда, – когда я к вам заглянул, то застал у вас Доминика...
О нет, проносится в моей голове тревожная мысль, он о чем-то догадывается! Возможно, Ева разболтала о ночном дебоширстве Ника... Что делать?
Да, – у меня даже выходит улыбнуться, – явился посреди ночи упившийся вдрызг, все твердил о Дэвиде Лоуренсе, которого я должна непременно почитать... Не знаешь, что бы это могло значить?
Пауль, словно бы приняв некое внутреннее решение, вдруг смотрит на меня твердым решительным взглядом и мотает головой, мол, да, знаю.
Боюсь, это я виноват в его ночном загуле, – говорит он, продолжая сверлить меня взглядом. – Дело в том, что я кое-что сказал ему... кое-что такое, что должно было его пронять, понимаешь?!
Признаться, ничуть, – острожно отзываюсь я, понимая, что этот разговор просто так не закончится. – Может, тебе стоит начать изъясняться со мной напрямую, без всех этих «кое-что»...