Грейте ладони звездами

Ой-ой-ой, – хрипит старушка мне в лицо, – можно подумать, у меня одной в этом зале подобные мысли в голове? А я, между прочим, восьмой десяток разменяла, милочка... Ты замужем?

Была, – отвечаю я просто.

Вдова? – догадывается она по выражению моего лица, и я утвердительно киваю. – Я тоже была однажды замужем, – задумчиво сообщает она, – только муженек мой преставился сразу же после Берты, сестры моей,  и осталась я одна-одинешенька, неприкаянная, пока Михаэль не зазвал меня в свой дом – пожалел горемыку... И вот. – Она замолкает на секунду, погруженная в свои безрадостные мысли, а потом неожиданно заключает: –  И все-таки, согласись, его невозможно не хотеть? – при этом она продолжает поедать глазами будущего мужа своей единственной племянницы.

Я улыбаюсь Хильдегард искренне и смущенно одновременно: Доминика действительно невозможно не хотеть! От прилива нежности в нему у меня даже сердце екает, и наши с ним взгляды на секунду встречаются... Похоже, он заметил наш интерес к собственной персоне.

Настоящий принц! – провозглашает Хильдегард, снова затягиваясь сигаретой, готовой вот-вот опалить ее пергаментные пальцы.

Ну вот, стенаю я мысленно, если Ник – принц, а я – злополучная Золушка в этом... вызывающем платье... Подтягиваю лиф повыше. То, надеюсь, хотя бы мне не придется, следуя сюжету, убегать с бала, теряя по дороге собственные туфли!

… Надеждам моим, как показали дальнейшие события, не суждено было сбыться: наверное, просто нельзя переписывать сказки на свой собственный, индивидуальный лад, но пока я этого еще не знала, и стоило Хильдгард отсолютовать мне ручкой и удалиться, как ее место занял Михаэль Вайс с несколько покаянной улыбкой на губах...

Я видел, вы беседовали с Хильдегард, – говорит он мне с грустинкой в голосе, – боюсь, Джессика, мы не просветили вас на ее счет...

Она охотно сделала это за вас, – отзываюсь я на его слова. – Очень «милая» старушка, – добавляю с беззлобной насмешкой, которую собеседник тут же улавливает.

О, Хильдегард всегда была эксцентричной бунтаркой! – посмеивается он. – Не знаю, сказала ли она вам: у нее рак легких, прогнозы врачей неутешительны.

Я так и вижу кольца дыма, пускаемые ее в потолок (почти идеальная имитация Гэндальфа, как подумалось мне тогда)... Вот к чему, догадываюсь я, были разговоры о последней сигаретке!

Да, она сказала об этом, – отвечаю я Михаэлю и хочу добавить было, что его свояченица, похоже, смирилась со своей печальной судьбой, как его окликает группка мужчин, активно обсуждающих политическое положение Германии и проблему эмигрантов в целом. Я слышу это даже отсюда...

Извините, Джессика, – вежливо кивает мне работодатель, – хозяйский долг зовет. Но вы не скучайте... Восхитительно выглядите, кстати, – подмигивает он мне. –  С Рождеством! – И наконец оставляет меня одну.

Окидываю взглядом окружающих меня людей и чувствую себя более одинокой, чем когда-либо в жизни. Почти...

        За столом я сижу между Паулем и дородной дамой в бархатном платье, цвет которого почти неотличим от цвета лица самой дамы –  темно-бордовый и слегка пьянящий одним своим видом.

Она, если я правильно понимаю, двоюродная свояченица брата сестры Михаэля... ой, или я что-то напутала, не уверена... Я не очень сильна во всех этих межсемейных тонкостях.

Попробуйте вот этот крабовый салатик, – тычет она в мою тарелку вилкою, – он очень даже неплох, как по мне.

Я послушно подношу ко рту наколотый кусочек помидора и медленно его пережевываю. Как там говорится: кто долго жует, тот долго живет. Не хочу жить долго без Доминика...

Я так давно была впервые влюблена, что почти забыла, каково это, томиться от любви и не знать, есть ли у вашего чувства будущее. Кусок в горло не лезет... причем буквально.

Ты уверена, что те поцелуи тебе не приснились? – между десятым и одиннадцатым пережевыванием несчастного помидора шепчет мне на ухо Пауль, и я смотрю на него так потерянно и тоскливо, что он с улыбкой откидывается на стуле.

Нет, они мне не приснились, думаю я, смотря на Домника долгим пристальным взглядом, и ты тоже их не забыл, мысленно обращаюсь я к предмету своего наблюдения.

В этот момент по комнате проносится радостный перезвон колокольчика: кто-то поставил такой около каждого гостя, как предмет сервировки, – это Хелена соскакивает со стула и слегка осипшим голосом сообщает:

Раз уж сегодня у нас семейные посиделки в тесном, дружеском кругу, – она окидывает сидящих одним сиящим взглядом, – то мы с Гертом хотели бы вам сообщить,– тот тоже встает рядом с невестой, – что наконец-то определились с днем нашей свадьбы. Февраль, – выстреливает она названием месяца, словно пробкой от шампаского, – февраль двенадцатого числа. Мы подумали, что если уж холода свели нас вместе, то пусть и повенчают нас тоже они...

Гости начинают радостно перешептываться.

О, как это здорово, Хелена! – восклицает Ванесса, хлопая в ладоши. – Поздравляю! – Доминик невозмутим, как собственная салфетка, которой он вытирает уголок рта, но матери все же улыбается... хоть и с опозданием.