Грейте ладони звездами

Я не просила тебя этого делать! – почти ору я, не заботясь о приличиях. – И ты не имел права вытворять все это... Мы делаем ему больно... он этого не заслуживает...

Слезы начинают течь из моих глаз, размазывая подводку, и я едва успеваю их смаргивать.

Слушай, – осторожно говорит Пауль, явно шокированный моей реакцией, – я лишь хотел как лучше... Ты же видела, он сидел с этой Ванессой как ни в чем не бывало... Небольшая взбучка ему не повредит!

Этого больше не повторится, – тычу я в него пальцем. – Никогда!

Хорошо, – соглашается тот покорно и начинает рыскать по карманам в поисках салфетки.

Туда я тоже больше не вернусь, – говорю ему жестко, как проштрафившемуся пажу, – пойди и скажи, что у меня что-то с желудком... Скажем, желудочный грипп или еще что похуже. Мне все равно, – не могу смотреть на него. – Я буду ждать в  машине, приведи моих детей. И еще, – торможу парня на полпути, – скажи матери, что мне так плохо, что я никого не хочу видеть! Даже ее.

Пауль кивает головой – и вот мы уже едем домой, оставив позади весь этот отвратительный и абсолютно несносный вечер.

                                                                      Глава 18.

«Он не ответил ни на один мой вопрос, но ведь когда краснеешь, это значит «да», не так ли?»

                                                 ****************************

На следующий день у меня выходной, и я весь день сижу дома с книжкой в руках; Хелена звонит узнать о моем самочувствии, и я вру, что меня постоянно рвет... Хочу отбить у нее охоту навестить меня. На душе так тоскливо, что хоть волком вой... Я скучаю по Доминику. Я боюсь, что потеряла его, даже толком и не имея.

А потом вдруг раздается звонок в дверь, и мое глупое сердце замирает ровно на долю секунды, после чего пускается в бешеный, безудержный галоп, словно уже знает, кто нажимает на кнопку звонка. Я распахиваю дверь настежь...

Там стоит Доминик... немного другой, даже чуточку непривычный, но все же он: все то же красивое лицо, слишком совершенное, чтобы быть настоящим, все те же завораживающие голубые глаза под тенью черных рестниц, но нынче эти глаза какие-то блеклые и словно полинявшие, с беспредельной усталостью в уголках...

Сердце невольно бъется сильнее, словно в него вкололи дозу адриналина, даже дышать становится тяжело...

Доминик, – произношу я как можно спокойнее, хотя хочется взвиться юлой и заключить этого упрямого мальчишку в объятия. Чего только мне стоит это кажущееся спокойствие...

Мы можем поговорить?

Голос тихий, почти неживой. Как же его однако пробрало... Горло сдавливает так сильно, что даже свое «конечно, проходи» я продавливаю почти через силу, покосившись на своего жданного – ох как жданного! – гостя, не заметил ли он этого. Не заметил – слишком поглощен своими ботинками.

Ник! – восклицает Элиас, вбегая в прихожую со скоростью ракеты и повисая на Доминике, словно обезьянка. – Ты пришел в гости? Я по тебе скучал...

Лицо моего гостя делается смущенным и немного более живым от прилившей к нему крови... Он глядит на меня, на  Еву, безмолвно застывшую на пороге,  и наконец произносит:

Я тоже по тебе скучал... и не забыл про наш уговор.

Тот рад этой маленькой как бы тайне, и потому начинает канючить:

Ты сыграешь со мной в «Монополию»? Я получил ее в подарок на Рождество...

Доминик смущенно переминается с ноги на ногу.

Я  бы сыграл, – отвечает он моему сыну, –  но сейчас мне надо поговорить с твоей мамой...

Он настолько трогателен в своем смущении, что, да, признаюсь, я немножко любуюсь им и потому не особо спешу на помощь, но тут, к счастью, Ева произносит:

Давай я с тобой поиграю. Я просто монстр Монополии... Вот увидишь, разделаю тебя под орех!– И она, схватив брата в охапку, скачет с ним по дому в свою комнату, где тот радостно верещит, как все та же маленькая мартышка.

Хочешь чаю? Или кофе? – спрашиваю я, чтобы разрядить наконец ватную тишину, в которую мы неожиданно погрузились. Нужно разорвать ее, пока она не поглотила нас целиком...

Нет, ничего не хочу... только поговорить...

Тогда пойдем ко мне, там нам никто не помешает. – И я веду его в свою комнату, по дороге пытаясь припомнить, все ли там в порядке... по-девчачьи чувствуя внутреннее волнение от мысли, что вот он, любимый мною мужчина, окажется в моей спальне. Глупость какая-то! Я давно не девчонка, а в спальне у меня всегда идеальный порядок ( еще бы и в голове царил подобный же, но, нет, мысли с такой скоростью мятутся в моем сознании, что там явно должен произойти какой-нибудь критический для разума сбой).

Мы входим и словно по команде останавливаемся посреди маленького, пушистого коврика около кровати... Дивана здесь нет. Мы молчим... Минуту, две, три – долго, как мне кажется, а в голове одна-единственная мысль: «поцелуй, поцелуй меня снова».

Ты хотел поговорить, – наконец произношу я, – говори, я тебя слушаю... Жаль, что мы не сделали этого раньше. После тех поцелуев ты упрямо избегал меня...

Доминик переминается с ноги на ногу.