Грехи дома Борджа

Я поискала ее среди зрителей Бембо. Поэта освещали высокие канделябры, слепившие меня своими крошечными огоньками, отражавшимися многократно, почти до бесконечности, в зеркалах, кубках и драгоценностях, но в конце концов я увидела подругу. Она по-прежнему стояла среди женщин, где ее оставил Джулио после их танца с факелом, но теперь он снова подошел к ней и остановился за ее спиной. Голова Анджелы, казалось, отдыхала у него на плече. Она стояла, вытянув шею, полуоткрыв губы, так и не донеся до них серебряную чашу с пуншем. Анджела замерла, как замерзший фонтан во дворе дома Строцци, даже не мигала, почти не дышала, все ее внимание было поглощено поэтом.

Я прислушалась. Не Овидий, не Петрарка, этот Пьетро Бембо, но свои стихи он исполнял достойно, тихо и ясно, донося каждое слово до зрителя, несмотря на шелест шелков, шарканье, звон чашек и приглушенный смех невнимательных слушателей. Мне показалось, будто он проник в мое сердце и успокоил смятение рифмами Петрарки. И точно так, как вы находите потерянное письмо или забытую пару туфель, прибираясь в глубоком сундуке, он обнаружил правду, не новую, а давно похороненную. Я видела, что Анджела чувствует то же самое, и опустила голову.

В тот вечер мадонна не стала расспрашивать меня о сире Таддео, хотя много говорила о Бембо и его превосходных стихах. – Хотя дело тут скорее в подаче стихов, нежели в их построении, – рассуждала она, пока мы готовили ее ко сну. – Просто не верится, что такие красивые губы способны произнести не идеальную фразу. Великое заблуждение Платона. – Она сама выглядела очень привлекательно: глаза сияли, щеки горели румянцем, даже после того, как мадонна удалила кошенильную пасту.