Грехи дома Борджа

В этот чудный вечер, когда темное небо усыпали звезды, а свет от наших факелов искрился на корке льда, затянувшей свежий снежный покров, и мы хрустели по нему, направляясь по длинной подъездной аллее к дому Строцци, и сосульки откалывались от замерзшего фонтана с волшебным звоном, я пребывала в дурном расположении духа. Корсет впивался в разбухшие подмышки и натирал рубцы, появившиеся накануне, а еще, несмотря на холод, ноги отекли, так что туфли невыносимо жали, причиняя неудобство не меньше мороза. Когда мадонна вынашивала ребенка, раздраженно думала я, она заставляла нести себя даже столь малое расстояние. Она не пошла бы пешком, как была вынуждена я, когда каждый шаг больно отдавался в спине и груди. Поделом ей, если я скину и Чезаре на нее разозлится.

Правда, донна Лукреция одолжила мне сапфировую диадему под цвет моих глаз и рукавов, в прорезях которых виднелся голубой атлас. А еще после вечерней трапезы собственноручно приготовила для меня чай с малиновым листом. Мое плохое настроение стало неоправданным проявлением неблагодарности. Будь здесь Чезаре, он применил бы свое обаяние, и я парила бы над снегом, вместо того чтобы с трудом передвигать ноги. Но я была бы вынуждена смотреть, как он танцует с другими девушками, а сама сидеть в сторонке среди матрон, гранд-дам и плоскогрудых зеленых девчонок. А Чезаре улыбался бы, флиртовал и жонглировал сердцами, как циркач в маске. Только бы он прислал весточку, что с ним все в порядке. Мне большего не нужно.

После первого интермеццо Строцци самолично передал огонь мадонне, чтобы начать танец с факелом. Она покорно исполнила несколько фигур, после чего передала огонь дону Альфонсо.

– Значит, здесь нас не ждут никакие сюрпризы, – заметил хозяин дома, опускаясь рядом со мною на стул. Пристроив между нами костыль, он принялся массировать негнущееся колено. – Чертовский холод. Мне бы уехать отсюда на юг. Или за моря. Что скажете, монна Виоланта?

– Думаю, нам всем очень не хватало бы вас, если бы вы покинули Феррару, сир Эрколе.

– Чепуха. Ваша хозяйка – воплощение любви и привязанности. Посмотрите только, как она нашептывает ласковые пустячки на ухо дону Альфонсо.

– Полагаю, она просит его избрать следующей донну Анджелу, чтобы та отдала факел дону Джулио.

– Надеюсь, что так. Они вдвоем отлично смотрятся в танцах, хотя сомневаюсь, что со мной согласится кардинал. – Он замолчал, и мы оба взглянули на Ипполито, которого легко было найти в любой толпе из-за алых одежд. Он увлеченно играл в кости с венгерским посланником, и все равно вокруг него царила какая-то пустота. – Кстати, раз уж мы заговорили о красивых парах, – продолжил Строцци, – почему вы не танцуете? Неужели чтобы составить компанию старому калеке или я чересчур обольщаюсь?

Он вопросительно посмотрел на меня, хотя я не сомневалась, что он уже догадался, почему я не танцую, и хотел лишь подтверждения своим подозрениям. Таков был Строцци – быстро разгадывал загадку, но был не способен оставить ее в покое, если всплывала хоть малейшая возможность распустить сплетни.

– Я не обучена испанским танцам, сир.

– Странно. И это говорит партнерша по танцам, избранная самим Валентино, если верить молве.

– Он хорошо ведет. Даже необязательно знать все фигуры, чтобы следовать за ним.

Строцци рассмеялся, ударив себя по ноге, и поморщился, попав кольцом по больному колену.

– Вы мне нравитесь, Виоланта, очень нравитесь. Но сейчас я должен лишить себя вашего общества, поскольку есть один человек, мечтающий с вами познакомиться.

Сердце тревожно забилось. Я подумала, что это он, что со мной просто играют шутку. Я подняла голову, ожидая увидеть высокую фигуру в черном, с маской на лице, украшенной перьями и блестками, с белозубой улыбкой и бородой цвета крови и солнца. Но увидела я мужчину средних лет, крепкого сложения, широкоплечего и приземистого, типичного выходца из Падано. На нем была богатая одежда, строгий синий бархат, отделанный соболем, украшенный крупной жемчужиной головной убор.

– Монна Виоланта, позвольте мне представить сира Таддео ди Оккьобелло.

Я протянула руку. Таддео ди Оккьобелло склонился над ней. Глаза у него не отличались выразительностью: маленькие, острые, цвета незрелого каштана. Пожалуй, он был ровесником моего отца. Я сразу сообразила, почему он так жаждал познакомиться со мной, и вся сжалась. Язык прилип к пересохшему небу; казалось, губы треснут, если я улыбнусь. Рука в ладони сира Таддео превратилась в зимний лист – сухой и холодный. Я поискала Строцци в надежде, что какая-нибудь его острота поможет мне преодолеть этот невероятный барьер, но он растворился в толпе, собравшейся вокруг танцующих. Среди них под всеобщее восхищение и даже аплодисменты тех, кто оставил всякую сдержанность на дне сосуда с вином, выделялись Джулио и Анджела.

– Разве они не прекрасны? – не удержалась я, попавшая в плен, как и все остальные, их страсти.