Грехи и мифы Патриарших прудов

— Мы петляли по каким-то темным проселкам. Выехали на шоссе и попали в пробку — впереди была авария, и никого не пропускали. Мы два часа простояли. Вернулись на Новую Ригу уже утром. Папы дома не было. Мы не знали, что делать дальше. Утром папа позвонил и сказал, что Ло не отвечает на звонки — ни вчера, ни сегодня, ни по мобильному, ни по домашнему. Гаврила сказал ему, что поедет на Патрики. Он лгал отцу. Но во дворе осталась машина Артема, ее необходимо было оттуда забрать. Он потом рассказал мне, что специально разыграл сцену — начал стучать, звонить в дверь, так, чтобы соседи вышли. Чтобы было кому подтвердить, что он точно искал Ло. Машину Артема он отогнал куда-то на пустырь, в промзону. Я не знаю места. Он снял номера и разбил ее там — якобы это старая угнанная машина. Я умирала от страха. Я боялась собственной тени. А потом Ло нашлась. Нам позвонили из полиции и больницы в Бронницах. Папа после операции решил перевезти ее в Склиф. Там ей сделали новую операцию. Нам сказали, что Ло ночью сбила машина. Она долго была без сознания. Потом память потеряла. Совсем. Мы с Гаврилой боялись, что она все-таки вспомнит ту ночь, проговорится в бреду. Но она все забыла. И я подумала — это шанс наш. Это такое счастье, — Грета поднесла руки к лицу, словно собиралась смахнуть со щек слезы. Но глаза ее оставались сухими. — Мы с Гаврилой поехали в Склиф. Нас пустили к ней. Но она нас даже не узнала. У ее палаты мы столкнулись с ним… Я опять это даже вспомнить не могу. Какой-то мужик с букетом. Я даже внимания не обратила тогда. А он нас сразу узнал. Он нам потом сказал, ну, когда мы… Он нас узнал. Он же видел нас в салоне машины ночью — меня и Гаврилу. И он дождался нас, когда мы вышли от Ло, он увидел, в какую машину мы сели во дворе больницы. Он узнал и нашу машину.

— Но ведь три года прошло с тех событий.

— Я это чудом считаю, — сказала Грета бесстрастно. — И что нас не поймали. И что Артема не нашли. И что Ло все забыла. Год мы жили в панике, в страхе. Я не могу вам передать, что я чувствовала. Я боялась всего. И Гаврила тоже, хоть он и не сознавался мне. В ноябре, когда Ло опять лежала в больнице, он ездил туда, к дому Артема.

— В Дятловку?

— Я не знаю, как называется это место. Он сказал, что подъехал к дому — там все так, как мы оставили, — замок на воротах. Дом выглядит заброшенным. Их никто не хватился. Потом пришла зима, весна… Мы немного успокоились. Ничего ведь не происходило. Время шло. Ло кочевала из больницы в больницу. Потом они с мамой за границу уехали, в клинику. Потом вернулись. Мы опять были вместе. Только вот все изменилось. Ло стала другая. Как будто другой человек. Она постоянно ест… и все время мясо, словно все еще то пережевывает… с их свадьбы… А я с тех пор есть ничего не могу… Но я радовалась, что она все забыла. Я и сама хотела все забыть. Я Артема старалась не вспоминать, потому что он меня сам не захотел, но… Это сильнее меня было. А Ло навсегда перестала быть той, какой мы ее знали. Это наша вина… Что же мы наделали… Во что ее превратили… Я не этого совсем хотела. И Гаврила — он тоже. Он же не маньяк! Но он сказал мне, обещал, что, несмотря на то что Ло изменилась, он не изменится к ней. Он считает ее своей женой, они поженились, и это уже навсегда. Он сказал, что не бросит ее и будет о ней заботиться всю жизнь. Может, когда маме надоест ее опека над Ло, когда она снова вернется к своему шопингу, приятельницам и косметологам, то он заберет Ло с Патриков, они поселятся вместе, вдвоем. И он будет с ней до самого конца. Будет любить ее и защищать. И меня он поклялся защищать тоже. Так что это была защита. Он хотел нас защитить.

— От Кравцова? — спросил следователь.

— Да. Три года прошло. Я порой даже думала, что это все сон, кошмар, что я выдумала все эти ужасы. Так долго все было тихо, спокойно. Я думала — это навсегда.

Полковник Гущин нажал кнопку и поставил пленку на паузу.

— Пятнадцать лет девчонке, восемнадцать. В этом возрасте три года — целая жизнь, — сказал он. — Убийство двух человек кажется сном, страшной сказкой.

Снова пустил запись.

— Мы жили. Ло поправилась физически. Я даже к ее амнезии привыкла. Словно все с чистого листа… Но вдруг все разом изменилось. Он позвонил нам домой.

— Кравцов?

— Он позвонил вечером домой, на Новую Ригу. Он нам сказал потом, что телефон потерпевшей взял у своего адвоката — тот из дела списал. Я подняла трубку. Он попросил к телефону Гаврилу. Я сначала даже не поняла… Я лишь увидела, как Гаврила изменился в лице. Он словно умер на месте. На следующий день мы поехали к нему. Гаврила сказал — надо ехать, понять, чего он хочет. Он меня взял с собой для того, чтобы усыпить его бдительность, — мол, я пацанка… Кравцов так к нам и отнесся — как к недоумкам молодым.

— Где вы встретились?