Если никто из них не торопился поведать о своих ночных прогулках, то почему должна рассказывать она? Насколько ей было известно, ни леди Стентон, ни леди Хедерингтон, ни Нэнси тоже не были в своих спальнях.
– Я была в своей спальне, – объявила она вслух.
– Как и я, – согласилась Сьюзен. – Я тоже была в своей спальне.
Мистер Лайонкрофт метнул быстрый взгляд на Эванджелину, будто хотел сказать, что не отказался бы провести вечер в ее спальне, а не в своем кабинете. Высокомерный негодяй! Ей не следовало целовать его.
– Я расспрашивал слуг, – сказал он спокойно, будто большую часть утра провел, опрашивая свой штат, – чтобы выяснить, не знают ли они что-нибудь об этом крайне странном убийстве. Они ничего не видели.
Эдмунд играл своей серебряной фляжкой.
– Но ведь кто-то задушил Хедерингтона.
– Возможно, следы на его шее не имеют отношения к его смерти, – спокойно предположил мистер Лайонкрофт. – Возможно, это следы потасовки, происшедшей раньше.
– Это верно. – Эванджелина бросила на него взгляд. Она была готова предположить, что Лайонкрофт активно участвовал в этой потасовке.
– Голова лорда Хедерингтона была перевязана. Возможно, его рана оказалась смертельной.
Почему-то ей показалось, что ее умозаключение не порадовало Лайонкрофта. Может быть, его вспыльчивость как раз была причиной обоих увечий графа?
А она-то всего за час до этого самозабвенно прижималась к нему.
– Какая досада! – сказала Сьюзен, скрещивая руки под корсажем. – Думаю, мы никогда не узнаем правды.
Эванджелина пила свой чай маленькими глотками и гадала, права ли Сьюзен. Прошлой ночью они узнали только то, что рассказала сама леди Хедерингтон.
– Это удобно, – вмешался в разговор Эдмунд, бросив лукавый взгляд на Лайонкрофта. – Почти как в прошлый раз.
Лайонкрофт вскочил на ноги так стремительно, что Эдмунд вздрогнул и расплескал бургундское на грудь рубашки и на колени.
– Первый и главный вопрос, – послышался дребезжащий голос Тисдейла, – почему кому-то понадобилось убивать Хедерингтона. И мне представляются только два мотива.
Все еще стоя, Лайонкрофт скользнул взглядом своих темных глаз по мистеру Тисдейлу.
– Только два?
– Когда убивают титулованную особу, следует обратить внимание на того, кто наследует титул. Самой очевидной и убедительной причиной кровопролития может быть личная выгода.
Бенедикт кашлянул, поморщился и скрестил руки.
– А второй мотив?
– Конечно, гнев. Ярость способна превратить нас в монстров и сделать способными на самые дикие поступки.
– Ну, пожалуй, этот старый чудак прав, – процедил Эдмунд, растягивая слова. – Ведь никто не выигрывает больше, чем новый лорд Кашлюн.
– Ткни своим грязным пальцем в кого-нибудь другого, или я… – начал Бенедикт, но часть его угрожающей речи потонула в приступе отчаянного сухого кашля, вызвавшего у Эдмунда всего лишь припадок пьяного смеха.
Бенедикт перестал кашлять и сделал несколько глотков чаю.
– Вы полагаете, я не знаю, что смерть при подозрительных обстоятельствах может скверно сказаться именно на мне в силу того, что я наследую титул? – спросил он. – Я предпочел бы вообще его не иметь, чем завладеть им в таких условиях и такими средствами. Ярость, а вовсе не титул может быть в этом случае единственным мотивом.
– Не только это, – сказал через минуту мистер Тисдейл. – В большинстве случаев, когда какой-нибудь подлый кузен или беспринципный младший брат стремится завладеть титулом и положением старшего, насильственную смерть стараются замаскировать под несчастный случай, но никак нельзя счесть несчастным случаем удар дубинкой по голове и удушение. Кто бы это ни сделал, он был в ярости.
Бенедикт и Франсина Радерфорд бросали многозначительные взгляды на Лайонкрофта. Его же взгляд оставался твердым и непроницаемым.
– Самым разъяренным, – пробормотал Эдмунд, растягивая слова, – должно быть, был Лайонкрофт. Если даже забыть о его преступном прошлом, все мы заметили, что, как только он увидел след пощечины на лице сестры, его охватила ярость.
И снова глаза всех сидящих за столом обратились к нему. Челюсти Лайонкрофта, казалось, окаменели.
– Я не убивал его.
Эванджелина приложила отчаянные усилия, чтобы ее лицо не выразило скепсиса. Такие люди, как он, никогда не признаются в содеянном.
– Верно, верно, – согласился Эдмунд с покровительственной снисходительностью. – Мы тебе верим. Прошу меня простить, старина. – Он сделал знак лакею: – Плесни-ка еще вина в мой бокал.
– Я признаю, – начала Франсина, бросив на Лайонкрофта взгляд искоса, – что ты выглядел достаточно разгневанным, чтобы задушить Хедерингтона.
– Я и был достаточно разгневан, – согласился Лайонкрофт, издав едва слышное ворчанье, – но оставил его в живых.
Прижав ладони, сложенные ковшиком, ко рту Сьюзен склонилась к Эванджелине.
– Он хочет доказать свое алиби, – пробормотала она театральным шепотом. – Хотя ввиду всего случившегося это не выглядит убедительно.
Эванджелина молча кивнула.
– Хедерингтон дал пощечину жене, а не Лайонкрофту, – послышался тихий бесцветный голос Франсины.
– Может быть… графиня прикончила его сама? – хмыкнул Эдмунд. – Конечно. Кто бы ее заподозрил?